Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Примут-то, может, и хорошо, а вот как проводят?

— А проводят еще лучше. Дабы в устройстве земли нашей они мне палок в колеса не совали, надобно наладить с ними добрый мир. На том съезде я их по шерстке поглажу, младшим сынам их выделю приличные вотчины, — глядишь, и уразумеют, что я им вовсе не ворог.

— Давай-то Бог, — с сомнением в голосе промолвил Никита.

— Ты что? Али опасение какое имеешь?

— Коли спрашиваешь, скажу: не нравится мне все это дело.

— Какое дело?

— Да вот этот семейный совет.

— Почто так?

— Не верю я, князь, твоим дядьям.

— Я и сам им не верил, думал, не пойдут добром под мою руку. Ан видишь, — смирились. Никто и слова вперекор не молвил, как принимал я большое княжение.

— Вот это и худо. Ежели бы они тогда заартачились, как того ожидать следовало, было бы все понятно. А так похоже, что затевали они что-то супротив тебя, да то ли сговориться не успели, то ли не все у них готово было, когда преставился князь Пантелей Мстиславич. И может статься, все эти месяцы они тебе покорность выказывали лишь затем, чтобы глаза отвести и тем временем свой подвох без помехи закончить.

— Блажишь ты, Никита! Ну сам рассуди: что они теперь могут сделать, хоть бы и хотели? Коли думали княжение у меня оспаривать, время у них упущено, я уже давно княжу. Ежели теперь удумали меня согнать, сами знают, что руки коротки. Войска собрать они не могут без того, чтобы мы тотчас о том не сведали. Чего же бояться-то?

— Не знаю, Василей Пантелеич, а вот душа у меня неспокойна. Ведь когда по осени ездил я к ним гонцом, по всему было видно, что сговор они вели и что-то у них затевалось. Да и после того… Шестак-то сколько разов уже в Козельск мотался? И сейчас тоже он там сидит.

— Пускай сидит. Здесь воздух чище будет.

— Оно так, да все же примечательно, что как раз в это время и гонца к тебе из Козельска прислали. Похоже, что перед этим снова они сговаривались.

— То вельми понятно: коли они меня на семейный совет зовут, как им было о том промеж собою не договориться?

— А Шестак здесь при чем?

— Э, дался тебе Шестак! Он исстари друг Титу Мстиславичу.

— Вот эта дружба к добру и не приведет. Послушай совета моего, Василей Пантелеич: под каким-либо случаем отложи эту поездку в Козельск. Повременим малость да приглядимся. Может, и сведаем что о их замыслах.

— Еще чего! Коли мое слово им сказано, я его не порушу.

— Ну тогда по крайности прихвати с собою сотен пять воев.

— Да ты никак рехнулся! На семейный совет с войском приду! После этого надо мною не только все родичи, а и дети малые потешаться станут. Выпей-ка лучше вот эту чарку, авось у тебя от головы оттянет!

— Эх, Василей Пантелеич! Дай-то Бог, чтобы я ошибался, а не ты!

После этого разговора прошло больше месяца, но ничто не нарушало мирного течения жизни Карачевской земли. Василий все это время был поглощен своими делами и по поводу предстоящей поездки нимало не тревожился, лишь изредка посмеиваясь над опасениями Никиты.

Видя, что это бесполезно, Никита их высказывать вслух перестал, но недоброе предчувствие его не покидало. Он зорко присматривался ко всему окружающему, прислушивался к разговорам бояр и даже на свой собственный страх установил тайное наблюдение за Козельском, заслав туда пару надежных людей. Но все было совершенно спокойно, и ничего подозрительного заметить ему не удалось. Даже Шестак, за которым Никита следил особенно бдительно, больше не покидал Карачева и ни с кем из посторонних людей не сносился.

Не удовлетворившись этим, Никита поделился своими опасениями с воеводой Алтуховым, в преданности которого Василию он не сомневался. Алтухов считал, что какой-либо злой умысел или западня тут весьма маловероятны, но, внимательно выслушав все доводы Никиты, все же согласился, что некоторые меры предосторожности принять следует, и притом втайне от Василия, чтобы не рисковать его запретом, в котором можно было не сомневаться.

Наконец приблизился день отъезда. Василий решил взять с собою, в качестве свиты, боярина Тютина, воеводу Алтухова, детей боярских Лукина и Софонова и, разумеется, Никиту. Последнему было поручено также составить отряд из тридцати дружинников для сопровождения.

— Дозволь, княже, хотя бы сотню взять, — снова попробовал настаивать Никита.

— Опять ты за свое! Уже было тебе не однажды сказано: не стану я людей смешить!

— Какой тут смех? Тебе, как великому князю, даже приличествует много людей при себе иметь.