Михаил Каратеев - Русь и Орда

— И где теперь этот Нух?

— Только всевидящему Аллаху это известно, пресветлый оглан. Нух не вернулся из последнего похода, когда великий хан Тохтамыш, — да охватит его слава всю землю, — ходил на Мавераннахр. Но никто не видел Нуха убитым, и Фатима думает, что он находится в плену у Тимур-бека.

— Может быть, ясакчи знает об этом больше? — спросил Карач-мурза, повернув голову к Халилу.

— Я знаю только то, что знают другие, благородный оглан, — ответил ясакчи, не почувствовавший в этом вопросе ловушки. — Нух ушел в поход и назад не вернулся. И я думаю, что если он так любил свою жену, как говорит почтенный кади, то одна лишь смерть могла помешать ему возвратиться к ней или прислать о себе какую-нибудь весть.

— Ход твоей мысли показывает, что ты не находишься во вражде с разумом. Но все же это только предположение, а я хочу знать: есть ли в вашем городе такой человек, который может с уверенностью сказать, что Нух умер?

— Нет, пресветлый оглан, я не знаю такого человека, и никто не знает, — промолвил ясакчи, недоумевая в душе, почему ханский посол так интересуется судьбой ничтожного десятника Нуха. А вместе с тем, это было очень просто: сожительство с вдовой по Ясе не считалось преступлением, а за прелюбодеяние с женщиной, имеющей мужа, она карала смертной казнью. Впрочем, ясакчи на этот счет не беспокоился, полагая, что никак нельзя доказать того, что Фатима была его наложницей, а одних ее обвинений было недостаточно.

— Хорошо, — сказал Карач-мурза. — Теперь расскажи, за какое преступление ты приговорил Фатиму к такой жестокой казни?

— Она украла у меня коня, оглан. Ее поймали с поличным, и я судил ее по Ясе великого Чингиса. А в Ясе сказано: укравший коня да будет разрублен мечом на части.

— Я вижу, что ты хорошо знаешь законы. Так вот, скажи: если человек, попавший во власть разбойника, пытается спастись на его коне, можно ли считать это кражей?

— Это совсем другое, пресветлый оглан! Разве я разбойник и разве я держал Фатиму в неволе? Она была у меня служанкой. А если слуга украл у своего господина, по Ясе следует увеличить ему наказание. И потому я велел привязать Фатиму к позорному столбу.

— Она говорит, что ты заставил ее отрабатывать долг Нуха и насильно сделал своей наложницей. А потом испугался, что это станет известно, и захотел от нее избавиться, потому что, как ясакчи, ты лучше других знаешь, какое наказание положено по Ясе за прелюбодеяние с чужой женой, даже если оно совершено без насилия.

— Эта женщина солгала тебе, оглан. Она не была моей наложницей.

— Ты можешь доказать это?

— Нужно доказывать не то, чего не было, а то, в чем человека обвиняют, мудрейший оглан. Пусть Фатима докажет, что я сделал ее своей наложницей! Этого нельзя доказать, а в Ясе великого Чингиса сказано, кто не может быть наказан за преступление, которое не доказано или виновник которого не сознался.

— Это истина. Но если тут нельзя доказать преступления, то можно сделать так, что виновник сознается.

— Я никогда не сознаюсь в том, чего не было, оглан!

— Этого я от тебя не жду. Но будет достаточно, если ты сознаешься в том, что было. Скажи, кроме твоих жен, кто-нибудь видел тебя раздетым?

— Никто не видел, благородный оглан, — ответил ясакчи, изумленный таким вопросом.

— Подумай крепко!

— Клянусь тебе, пресветлый оглан!

— Хорошо. Так вот, если ты больше ничего не хочешь добавить, я сейчас позову сюда Фатиму, и, может быть, она нам скажет про какой-нибудь след от раны или другой знак, который имеется у тебя на теле. А потом ты снимешь халат, и если мы этот знак на тебе увидим, я прикажу привязать тебя к тому самому столбу, к которому была привязана Фатима, а рядом положить палку вдвое толще той, которая лежала рядом с ней. И поверь, что все мои шестьсот нукеров сумеют очень хорошо воспользоваться этой палкой, если тебя побоятся бить жители города.

Пока Карач-мурза говорил это, лоснящееся лицо Халила быстро меняло свою окраску, из бронзово-красного превращаясь в землисто-серое. Но думал он не долго и, едва обретя дар речи, пробормотал:

— Пощади, многомилостивый оглан…

— Значит, сознаешься?

— Сознаюсь, оглан. Но ведь у нее нет мужа.

— Ты сам сказал, что этого нельзя доказать. И еще сказал, что Яса ничего не принимает без доказательств. Поэтому надо считать, что у Фатимы есть муж, и за свое преступление ты по Ясе заслуживаешь смерти. Но кроме Ясы у нас, благодарение великому Пророку, есть Коран, а в Коране сказано: будь милосерден даже к преступнику, если он может исправиться. Я думаю, что ты можешь исправиться, и потому оставляю тебе жизнь. Но для должности ясакчи ты не годишься — хаким назначит на твое место другого. А теперь иди.