Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Это нужно мне самой, добрейший хан. Я все эти дни испытывала себя и теперь убедилась в том, что мое горе неутешно и что только слезами и молитвами можно облегчить его…

— Подумай еще, ханум!

— Чем больше я думаю, хан, тем тверже укрепляюсь в своем решении.

— Тогда лучше не думай, ханум! Забудь все, что ты сейчас говорила, и скажи, что будешь моей женой!

— То, что я тебе сказала, благородный хан, уже услышал Аллах. Неужели ты осмелишься оспаривать меня у Аллаха?

Хан Айбек сокрушенно умолк и минуты две надрывно дышал, переминаясь на месте и судорожно сжимая в кармане приготовленный перстень. Потом промолвил:

— Если так, ничего не сделаешь, ханум… Аллах сильнее меня. Но где же ты будешь жить? И почему ты хочешь остаться в этом чужом улусе, вместо того чтобы поехать в мой, в улус брата твоего мужа?

— Я очень слаба, благородный хан, и не выдержу теперь такого трудного переезда. Разве ты хочешь, чтобы я умерла в дороге? Я останусь здесь, пока силы мои немного не окрепнут, а потом поеду туда, где тепло… В Сыгнаке у меня есть небольшой дворец. А после, может быть, переселюсь в Мекку…

— Хорошо, ханум, да исполнится воля Аллаха! Завтра я уеду. Прощай, ханум!

— Да будет твой путь счастливым и да будет счастливой вся твоя жизнь, почтенный хан! Утром я выйду проводить тебя.

Когда Айбек ушел, хатунь вытянулась на диване, закинув за голову руки, и долго лежала неподвижно, временами улыбаясь каким-то своим мыслям. Потом, услышав сбоку шаги рабыни, вошедшей, чтобы подбросить углей в жаровню, не оборачиваясь, сказала:

— Лейла! Пройди незаметно в шатер Карач-оглана и скажи ему, что я сейчас же должна говорить с ним. Введешь его через боковой вход: нужно, чтобы никто не увидел, как он войдет сюда.

Когда вошел Карач-мурза, Тулюбек встретила его счастливой улыбкой. Она казалась радостной и слегка взволнованной. Упуская многие подробности, она передала своему гостю сущность того объяснения, которое у нее произошло с Айбек-ханом, и добавила, что последний утром уезжает.

— Ну что же, ханум, это хорошо, — выслушав ее, сказал Карач-мурза. — Теперь он больше не будет нам мешать, и мы сможем спокойно готовиться к своему походу. Воистину велика твоя мудрость, если ты сумела сделать так, что все окончилось мирно.

— Еще не окончилось, оглан… Он казался очень рассерженным, и мало ли что может выдумать ночью его глупая голова. К тому же он сейчас, наверно, выпьет с горя целый бурдюк кумыса, а пьяный он совсем теряет рассудок. Я боюсь его, оглан…

— Ничего не будет, ханум, спи спокойно! Я прикажу всем своим воинам быть наготове, и если он утром вздумает что-нибудь сделать…

— Утром не страшно, оглан! Он знает, что у нас людей гораздо больше, чем у него, и не посмеет открыто выступить.

— Чего же ты тогда боишься, ханум?

— Я боюсь, что ночью он проберется сюда… — понизив голос, промолвила хатунь, устремляя на Карач-мурзу взгляд, полный смятенья и неги.

— Что ты, ханум! Ведь у входа стоят вооруженные стражи!

— А разве тебя видели эти стражи, когда ты вошел?

— Если хочешь, я прикажу своим воинам окружить твою юрту, ханум.

— Это будет смешно! Что станут говорить о нас люди!

— Что же тогда надобно сделать, чтобы ты была спокойна, хатунь? — спросил Карач-мурза, уже начиная догадываться, что именно надо для этого сделать, и садясь на диван, рядом с Тулюбек.

— Останься сегодня здесь, царевич, и постереги меня сам, — тихо вымолвила хатунь. — С тобою мне никто не будет страшен! — добавила она, обвивая его шею руками и бурно прижимаясь к нему.

Наутро Айбек-хана ожидал еще один тяжелый удар: когда он приказал своему тумену складывать шатры и готовиться в поход, к нему приблизились четверо из его тысячников и почтительно склонили головы.

— Чего вам еще? — грубо спросил Айбек, похлопывая по сапогу плеткой.

— Да ниспошлет тебе Аллах удачу во всем и да усыплет Он твой путь цветами радости, всемилостивейший хан, — сказал старший из них, — но наши воины не хотят идти с тобой.

— Бисмаллах! — закричал Айбек-хан, когда сказанное дошло наконец до его сознания. — Может быть, меня обманывают мои уши? Или вы, дети шайтана и свиньи, осмелились прийти ко мне пьяными? Как это воины не хотят идти?!

— Они говорят, что останутся на службе у великой хатуни, пресветлый хан. Все десятники и сотники тоже хотят остаться, и мы тоже хотим остаться, пресветлый хан!

— Да не допустит справедливый Аллах, чтобы хоть один из вас дожил до вечера! Вы отказываетесь повиноваться своему хану? Это измена!