Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Это будет сделано, оглан. Пошлю Рагима.

— Пошли не медля, атай. В помощь себе пусть возьмет десятка два людей по своему выбору. И Рагиму скажи, что, если он быстро и хорошо справится с этим делом, будет сотником в новом тумене.

— Это для него большая честь, пресветлый оглан.

— Он ее достоин.

— А сколько людей он должен собрать, оглан?

— Чем больше, тем лучше. Если будет очень много, составим и третий тумен. Ведь они почти все прибудут на своих лошадях и с оружием. А пастбищ и запасов у нас хватит.

— Будут ли еще какие-нибудь приказания, оглан?

— Нет, атай, это все. Прикажи ставить мой шатер рядом с шатром хатуни.

— Я ждала тебя, оглан, и твой приезд принес мне большую радость, — говорила Тулюбек-ханум, когда вечером того же дня, приведя себя в порядок после дальней дороги, Карач-мурза явился приветствовать свою высокую гостью. — Мне нужно о многом поговорить с тобой.

— Я слушаю тебя, благороднейшая ханум.

— Нет, не сегодня. Это будет важный и долгий разговор. Ты пока отдохни и осмотрись… Тогда ты и сам поймешь многое. А сейчас только скажи мне: я не причинила тебе неудовольствия своим приездом?

— Ты им осчастливила, ханум, своего верного слугу, недостойного такой высокой чести!

— И ты не оставишь без помощи и защиты бедную вдову? — спросила хатунь, томно прикрывая глаза пушистыми ресницами.

— Приказывай, ханум, и располагай мною. Я сделаю все, что в моих силах, для того, чтобы угодить тебе и оградить твою безопасность, если кто-нибудь осмелится на нее посягнуть.

— Но ты, оказывая мне покровительство, можешь навлечь на себя гнев нового повелителя Золотой Орды.

— Я никогда не признаю своим повелителем этого подлого шакала и не боюсь его гнева, — с достоинством ответил Карач-мурза.

— Кому же ты будешь теперь служить?

— Никому, пока не увижу на престоле великих ханов достойного человека.

— А если достойному человеку нужна будет помощь, чтобы взойти на этот престол?

— Ты говоришь о хане Айбеке, хатунь? — без обиняков спросил Карач-мурза, которому показалось, что он понял, куда клонит Тулюбек-ханум. Но она звонко расхохоталась, вся заискрившись при этом нежной, всепобеждающей прелестью шаловливой девочки.

— Чему ты смеешься, ханум? — с удивлением спросил Карач-мурза, смутно чувствуя, что эта женщина ведет какую-то свою, до конца продуманную линию, и вместе с тем почти сознательно, с возрастающей легкостью поддаваясь ее обаянию.

— Как же мне не смеяться, оглан! Это Айбек-то достойный хан?!

— Я назвал его имя, ханум, потому что думал…

— Я знаю, что ты думал и что думают и говорят другие. Но я тебе — пока только одному тебе — скажу: я никогда не буду женою Айбек-хана.

— А он это знает, ханум?

— Он надеется на мое согласие. Я ему ничего не обещала, но пока не сказала и «нет». Для того чтобы сказать такому человеку «нет», надо иметь уверенность в том, что он не сможет увезти меня силой. А у меня такой уверенности до сих пор не было.

— А теперь, ханум?

— Теперь она появляется, благородный оглан, — с завораживающей улыбкой ответила Тулюбек-ханум.

Карач-мурза хорошо знал Айбек-хана, ибо не раз встречался с ним в Сарае в то время, когда оба они служили у великого хана Азиза-ходжи. Последний, умудренный горьким опытом многих своих предшественников, младшему брату не доверял и, не приближая к себе, держал его на должности обыкновенного темника, так что по положению они с Карач-мурзой были равны. Между ними не существовало дружбы или какой-либо близости, но не было и вражды.

Однако сегодня, когда, выйдя от Тулюбек-ханум, Карач-мурза отправился в шатер к Айбеку, встреча их оказалась довольно натянутой. Айбек, как брат великого хана, считал себя выше Карач-мурзы, но в то же время сознавал, что последний является здесь хозяином, а сам он — незваным гостем. Кроме того, смутно чувствуя, что Тулюбек-ханум не без каких-то своих причин пожелала остановиться в этом улусе и дождаться приезда Карач-мурзы, он уже начинал ревновать ее.

После разговора с хатунью Карач-мурза со своей стороны понимал, что в будущем ему едва ли удастся избежать столкновения с Айбек-ханом, и уже был настроен по отношению к нему, неприязненно. Но долг гостеприимства обязывал это скрывать, а потому, войдя в шатер, он сказал:

— Да будет к тебе милостив Аллах, благородный хан! Был ли благополучен твой путь сюда и не испытываешь ли ты сам или твои люди каких-либо неудобств или лишений на моей земле?