Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Великий хан знает о том от твоего гонца. И он прислал меня сюда, чтобы моими глазами увидеть истину и моим разумением снова наладить мир и согласие промеж Москвой и Тверью.

— Благодарение Господу! — обрадованно воскликнул князь Михайла. — Коли так, ты уже повелел московскому князю ослобонить меня и моих людей?

— Да. Такова воля великого хана, и я возвестил ее князю Дмитрею Ивановичу.

— Спаси тебя Господь, мурза! А великому хану Азизу-ходже, заступнику и покровителю моему, земно кланяюсь и обещаюсь быть верным слугою. Стало быть, я могу хоть сего же дня ворочаться в Тверь?

— Тверь не твой город, — спокойно промолвил Карач-мурза. — Ты можешь ехать в свою вотчину, в город Микулин.

— Как в Микулин?! Да ведь я ныне в Твери княжу!

— Ты сел в Твери силою и ханского согласия на то не испрашивал. Досе мы знаем тверского великого князя Василея, дядю твоего, а ты для нас князь Микулинский. И ежели набольший из русских князей, Дмитрей Иванович, тебя в Тверь не пускает, правда на его стороне, ибо старый тверской князь, коего ты незаконно согнал, жил с ним в мире и в дружбе, а ты того не хочешь!

— В том он солгал тебе! — воскликнул князь Михайла, пораженный таким неожиданным для себя оборотом дела. — Я с ним войны не ищу! Не хочу лишь крест ему поцеловать и признать себя его молодшим братом. Но равным быть согласен, хотя всем ведомо, что род мой выше его рода и что великое княжение над Русью по закону мне надлежит!

— У меня нет повеления от великого хана разбираться в том, чей род старше, князь. Но мне велено рассудить вас двоих — князя Дмитрея и тебя. И я рассудил так: у князя Дмитрея нет права держать тебя в неволе и ты свободен. Путь же твой из Москвы — в Микулин. А ежели хочешь в Твери княжить, допрежь того поладь добром с московским князем. Без этого ни помощи, ни признания тебе от великого хана не будет.

— Эх, мурза! Воистину слепы вы там, в Орде! Ужели же великий хан не может уразуметь, что у Дмитрея на уме? Коли он нас, князей русских, всех себе покорит, мыслишь ты, станет он платить вам дань и ходить под рукою вашего хана? Он хочет стать единым и вольным царем над всей Русью и вы же ему в том пособляете!

— А тебе, русскому князю, стало быть, любо, чтобы Русь всегда оставалась под рукою татарского хана и Орде дань платила? — спросил Карач-мурза, и в голосе его так явственно прозвучали насмешка и презрение, что Михайла Александрович смешался и забормотал:

— Да ведь ты, мурза, ханский посол!.. Я к твоей выгоде говорю. Нешто тебе великий хан скажет спасибо, коли ты его ворога укрепишь? Даже дивно мне от тебя такое слышать!

— Ты по мне не болей, княже, — из воли великого хана я не выйду и за действа свои перед ним ответить сумею. Да он и сам знает, что плох тот государь, который своей земле добра не хочет.

— Да нешто я своей земле добра не хочу! Ну как я с тобою, с татарином и с ханским послом, о том говорить могу? Или, может, ты вовсе и не татарин?

— Речь у нас не обо мне, а о тебе. И о том, где тебе надлежит княжить — в Твери либо в Микулине.

— Вестимо, в Твери! И отец мой, и дед, и прадед были великими князьями тверскими, ныне их стол надлежит мне и по закону и по общему хотению. Даже дядя мой, князь Василей Михайлович, хотя попервах и полютовал немного, а все же от великого княжения отступился добром и перешел из Твери обратно в Кашин.

— Перешел «добром» потому, что ты привел с собою литовское войско, коему он все одно не мог противустоять. А вот послушаем, что он скажет, когда за его спиной будет стоять московская рать да туменов десять татарской конницы? И много ли от того приключится пользы твоей земле и твоему народу?

— Стало быть, только на том вы меня в Твери и оставите, что поцелую я крест московскому князю? — помолчав, спросил Михайла Александрович.

— Ежели поцелуешь князю Дмитрею крест и крестоцелование свое будешь блюсти, великий хан — да умножит Аллах его славу — обещает тебе свою милость и пришлет ярлык на княжение в Твери. А инако от Орды для себя добра не жди.

Михайла Александрович задумался. Конечно, надеясь на помощь князя Ольгерда и на разруху в Золотой Орде, можно было бы упереться на своем и отказаться от крестоцелования, а вместо Микулина поехать и сесть в Твери. Но кто знает, захочет ли Ольгерд ввязываться в войну с Ордой и не объединятся ли оба хана для совместного похода, сулящего им богатую добычу? Тверь к тому же еще как следует не укреплена, не то что Москва… Стены деревянные, да и те всюду протрухлявились. Запасов в городе вовсе мало… «Пожалуй, лучше будет для видимости покориться, чтобы дали время справить свои дела и столковаться с Литвою, — подумал он, — а тогда еще поглядим — кто кого! За порушенное же крестоцелование, поелику меня к нему принудили, Бог не осудит!» Придя к такому заключению, он тяжело вздохнул и сказал: