Михаил Каратеев - Русь и Орда

После этого заклятым врагом, а вскоре и грозным соперником Урус-хана становится сын казненного — молодой и энергичный царевич Тохтамыш.

Такова была, в общих чертах, политическая обстановка на Руси и в Орде к 1368 году, когда начинается действие настоящего романа.

Первым, как обычно, ударил к ранней заутрене «Лебедь» [166] В старину на Руси многим колоколам, особенно славившимся своим звуком, давали собственные имена. — невеликий, но ясноголосый колокол Чудова монастыря: владыка Алексей, митрополит московский и всея Руси, проживавший в Чудове, был строгим ревнителем благочестия и паству свою любил наставлять к оному не столько словом, сколь живым примером. Звонари всех храмов московских к этому часу стояли уже на своих звонницах, распетляв вервия колокольных языков и распялив для устойчивости ноги в ожидании первого удара чудовского «Лебедя».

Едва лишь проплыл и медленно замер над просыпавшимся городом его неназойливый, но уверенный звук, будто властный голос самого владыки-святителя, тотчас отозвался ему царственным басом «Великий Гуд» Успенского собора — лучший из пяти колоколов, отлитый на Московщине знаменитым колокольным мастером Бориской; звонко и радостно ударили ему вслед подголоски от Спаса-на-Бору; словно только и ждал того, подстроился «Иван Лествичник», и, разом проснувшись, рассыпались красным звоном все семь колоколов Архангела Михаила [167] Здесь упоминаются первые каменные храмы, выстроенные в Москве Иваном Калитой: собор Успения Пресвятой Богородицы, церковь святого Иоанна Лествичника, храм Спаса-на-Бору и церковь во имя Архангела Михаила. . Благовест перекинулся на посад, прокатился по незатейливым деревянным церквушкам Заречья и, замыкая кольцо, от монастыря к монастырю понесся над лесистыми холмами Занеглименья. Торжественным звоном встречая наступающий день, десятки московских храмов разноголосым, но издавна слаженным хором колоколов призывали православный люд к утренней молитве, с коей каждому христианину подобало начинать свои житейские дела.

Когда со звонницы княгининого Лазаря [168] Каменная церковь Воскресения св. Лазаря, построенная в первые годы княжения Дмитрия Донского и входившая в состав хором княгини Евдокии Дмитриевны. Ныне это древнейшая постройка Москвы, сохранившаяся в своем первоначальном виде. над самой головой ахнул и погнал над крышами города свою серебряную волну тенористый «Певун», им самим недавно подаренный жене, князь Дмитрий Иванович проснулся. Вставать не хотелось, все тело было налито сладкой ночной усталостью, и с минуту он лежал неподвижно, не открывая глаз. Однако второй удар звонкоголосого «Певуна», к которому дружно пристроился весь набор подзвонных колоколов, окончательно прогнал его сон.

«Эко поет, — со смесью досады и восхищения подумал молодой князь. — Будто тебя самого в небеса уносит! Знал свое мастерство Бориска… Таких колоколов, чай, и в Цареграде еще не бывало!»

Дмитрий открыл глаза, огляделся и быстро привскочил на постели: он находился не в своей опочивальне, а в тереме Евдокии Дмитриевны, куда тихонько пришел еще до полуночи, когда во дворце все спали. И уже перед самым рассветом, ненароком заснув на мягких пуховиках, не ушел вовремя. Экий срам ему, великому князю, ворочаться теперь к себе в одной рубахе, когда уже звонят к заутрене и кругом ходят люди!

Он с досадою сел на постели и поглядел на спящую рядом жену. Русые волосы ее пышно разметались по подушке, на матово-румяных щеках подрагивали тени длинных пушистых ресниц, высокая грудь мерно вздымалась под кружевною вставкою рубахи. Евдокия Дмитриевна, которой в ту пору едва минуло шестнадцать лет, была так хороша и свежа в этом утреннем сне, что Дмитрий не выдержал: наклонился и поцеловал жену в полуоткрытые, по-детски пухлые губы. Теплая белая рука тотчас выпросталась из-под простыни и мягко обвила его шею.

— Митюня… князенька мой… Веришь, в самый сей миг снилося мне, что меня ты целуешь!