Михаил Щукин - Лихие гости

Вернулся, доложил Захару Евграфовичу, а у того, оказывается, своя новость имелась.

Они еще посидели молча, и Захар Евграфович поднялся. Вышел из каморки Агапова, и тот украдкой перекрестил его вослед, а затем той же самой рукой вытер насухо морщинистую щеку, на которую сбежала нечаянно старческая слеза.

Ехал на ярмарку ухарь купец…

Нет, не пелось сегодня старому Агапову. Он поерзал в своей коляске, устраиваясь удобней, и приготовился ждать — сколько угодно, хоть до второго пришествия.

Ветер не утихал. С прежним свистом и гулом пластался над Белоярском, и даже в доме Луканина, за толстыми стенами кирпичной кладки, слышно было его буйство. Никто в эту ночь в доме не спал, он стоял, погрузившись в темноту, словно неведомый корабль, покинутый матросами и пассажирами. Тяжелая входная дверь была открыта.

За время долгого ожидания глаза в темноте обвыклись, и Захар Евграфович сразу же различил, что через дверь неслышно, как тень, кто-то проскользнул; замер, остановившись, и двинулся дальше, так же неслышно, направляясь к лестнице, которая вела на второй этаж. Осторожно ступил на первую ступеньку, стал подниматься. Шел верно — комнатка-келья Ксении Евграфовны была на втором этаже. И как только ночной гость на этот этаж поднялся, внизу стукнула дверь, которую один из луканинских работников наглухо запер, в разных концах коридора чиркнули спички, вспыхнули, разгораясь все ярче, фонари, и Цезарь, кинувшись назад, налетел прямиком на Захара Евграфовича, который заступил ему дорогу. Не раздумывая, Захар Евграфович выстрелил из револьвера, целясь Цезарю в ногу. Тот на бегу рухнул на пол, извиваясь от боли, но и в этом положении пытался, вскинув руку, взвести курок револьвера, чтобы выстрелить. Не успел. Навалились подоспевшие луканинские работники, вышибли из руки револьвер, скрутили Цезаря и поволокли вниз по лестнице, пятная ступеньки разводами темной крови.

Захар Евграфович спускался следом, стараясь не наступать на кровяные пятна. Спустившись, коротко приказал:

— В каморку его, к Агапову. И тряпки прихватите, ногу перевязать.

Когда Цезаря утащили, он вышел на крыльцо и остановился под ветром, даже не ощущая его. Руки вздрагивали. Гулко бухало в груди сердце, а дыхание обрывалось, как после долгого бега. И еще он ощущал в себе тупую пустоту, никаких чувств не испытывал: ни радости, ни злорадства, ни удовольствия, ни ненависти — ничего, кроме пугающей пустоты. Перегорел, один пепел остался, а пепел, как известно, заново не вспыхивает.

В каморке Агапова луканинские работники перетянули жгутом простреленную ногу Цезаря, чистыми тряпицами перебинтовали рану, а заодно, для полного набора, связали руки. Посадили на лавке, как раз в угол, чтобы он не завалился на сторону, и отошли, безмолвно поглядывая на хозяина — что дальше делать? Кивком головы он показал им на дверь. Работники вышли, в каморке стало хорошо слышно, как в стены и в окна бьется ветер. Агапов тронул свою коляску, подкатился ближе к Цезарю, долго его разглядывал, а когда разглядел, спросил сочувственным голоском:

— Что, сизый голубь, отлетался?

Белое, бескровное лицо Цезаря перекосилось, словно от судороги, он дернул связанными руками, будто хотел разорвать веревки, и четко выговорил, как сплюнул:

— Отползи, старая гнида, не воняй!

— Ну, посердись, посердись, — добродушно отозвался Агапов, — в твоем положенье, милок, только и осталось, что сердиться.

Захар Евграфович молчал. Смотрел на Цезаря и молчал.

Как он мечтал об этой встрече! Как представлял бессонными ночами, какой она будет, какие слова придумывал, чтобы сказать, как у него сжимались кулаки, которыми он готов был забить Цезаря до смерти… А теперь стоял, смотрел на него и ничего не хотел говорить.

Да и что он мог сказать ему?

Лицо Цезаря снова передернулось, и он торопливо заговорил, все громче и быстрее, словно боялся, что ему не дадут выговориться до конца.

Но его не обрывали, и он кричал:

— Ты глупец, Луканин! Безмозглый глупец! Почему ты не пришел ко мне в губернском городе, мы бы договорились! Мы бы здесь уже царями были! Ты хоть понимаешь, какой ты шанс судьбы упустил! Ты же червяк навозный! Деньги — ничто! Власть главнее денег! Я же тебе предлагал! Если бы ты согласился, мы бы сейчас… Как я тебя ненавижу, Луканин!

Захар Евграфович толкнул дверь, позвал работников, показал пальцем на Цезаря:

— В подвал его, под замок, и караул неотступный, чтоб ни один волос с головы не слетел. Ясно?