Борис Васильев - Скобелев, или Есть только миг…

Скобелев так никогда и не узнал, каких трудов стоило светлейшему князю Имеретинскому упросить императора закрыть глаза на очередную скобелевскую выходку. Даже Паренсов отнесся к его идее весьма неодобрительно:

— Вы взяли на себя тяжелый крест, ваша светлость, Скобелев обладает свойством доставлять массу хлопот своим непосредственным начальникам.

— Если вы, Петр Дмитриевич, порекомендуете мне подчиненного, способного одновременно противостоять как Осману-паше, так и Сулейману, имея в десять раз менее войск, я немедля пошлю за ним.

— Есть такой, только придется самому за ним ехать, — вздохнул Паренсов. — И не в резерв, а в гостиницу.

— Вот я и еду, — улыбнулся Имеретинский.

20 августа начались перемещения частей, в смысле которых новый порученец Скобелева вольноопределяющийся Федор Мокроусов и не пытался разобраться. Он получал конкретные задания, доставлял приказы, провожал командиров частей до указанных пунктов, возвращался и почти тотчас же скакал с новыми поручениями. Вскоре скобелевцы охватили Ловчу со всех сторон: Кавказская бригада была заблаговременно брошена в глубокий обход. Ловча оказалась взятой в клещи: оставалось лишь сжать их.

— Завтра надавим — и хрустнет орешек, — сказал Тутолмин. — Отужинаете со мной, Мокроусов?

— Благодарю, полковник, увы. Тотчас же и назад.

— Да уж, не дай бог скобелевским порученцем быть. Какую ночь в седле?

— Не считал! — крикнул Федор, вскакивая на коня.

Он воротился к вечеру, отдал лошадь конвойцам, наспех перекусил с казаками и заглянул в штабную палатку. Палатка разделялась пологом на две неравные части: в первой, узкой, стоял стол дежурного и походная койка для ординарцев.

— Тутолмин на позициях, — доложил Мокроусов: за пологом слышались голоса. — Где Млынов?

— Вами интересовался. Обождите тут.

Дежурный беззвучно скользнул за полог, а Федор сразу завалился на койку: тело ломило от ежедневных скачек. Но тут выглянул Млынов, шепнув:

— Сам тебя спрашивал.

Порученец прошел за полотнище и остановился у входа. Брезентовые занавеси окон были подняты, но уже темнело, и на большом дощатом столе, устланном картами, горели две лампы. Возле стола в походном кресле сидел князь Имеретинский, вокруг толпились генералы и множество офицеров.

— Ключом обороны Ловчи является высота Рыжая, — докладывал Скобелев. — Высота сильно укреплена, и нам придется громить ее артиллерией, пока противник не отойдет за обратные скаты. Тогда и только тогда следует атаковать ее пехотою, но непременно в сопровождении пушек, чтобы прикрыть солдат поелику возможно. Господам офицерам запомнить и довести до понимания каждого рядового следующее. Первое — противник патронов не жалеет, следовательно, сближение с ним должно быть особо стремительным. Второе — турки целиться не любят и бьют, как правило, положив винтовки на бруствер; задача каждого офицера — уловить зону поражения и миновать ее единым броском. И третье — огонь противника особенно опасен для частей стоящих или, упаси Бог, отступающих, так что уж извольте командовать только вперед. Только в атаку! Вы согласны со мной, Александр Константинович?

Имеретинский, спрятав улыбку, молча кивнул. Потом спросил:

— За высотой — река Осма. Она проходима?

— Не везде, ваша светлость, — ответил Куропаткин. — В местах бродов болгары обещали поставить условные знаки.

— Сколько пушек у Рифата-паши?

— Восемь орудий.

— Если понадобятся резервы, сообщите через капитана Жиляя.

— Не понадобятся, ваша светлость.

— Следовательно, приказ о штурме может исходить только от вас, Михаил Дмитриевич, — улыбнулся князь. — Если вопросов нет, предлагаю господам командирам выехать к частям.

— Мокроусов вернулся? — спросил Скобелев, проводив Имеретинского.

— Так точно, Михаил Дмитриевич, — Федор шагнул к генералу.

— Проводи генерала Добровольского до места и будь на связи с его колонной.

Сопровождать Добровольского пришлось уже в темноте, и Федор никаких ориентиров так и не запомнил. Возвращался один, стараясь держаться левее, чтобы не угодить к туркам, и приехал уже под утро. Устал до невозможности, на сон оставалось часа три, и, доложив дежурному, он сразу же завалился на койку.

Проснулся от грохота: в пять утра все батареи Скобелева одновременно открыли огонь. Земля ощутимо вздрагивала, полотнища палаток полоскало от тугих ударов потревоженного воздуха, и тут уж стало не до сна.