Борис Васильев - Александр Невский

А вскоре любопытный, общительный, неутомимый, а потому и много чего знающий есаул Кирдяш огорошил новостью:

– Попы твои приехали, князь!

– Какие мои попы? – оторопел Ярослав.

– Ну, не твои, не твои. Православные. Я на торгу со служкой их познакомился.

– Не шутишь?

– Был бы крещеным, перекрестился бы.

– Ко мне позови их, – разволновался князь. – Непременно пусть придут. И поскорее! Я ведь почти год как не говел, а в стране этой басурманской…

Ярослав примолк, опасливо поглядывая на есаула.

– Верное слово, великий князь, басурманская страна, – вздохнул Кирдяш. – Я хоть и не крещеный, а все же свой, владимирский. И так мне все тут… не наше все. Ладно, приведу я к тебе попов, ежели служка не соврал.

Служка не соврал, и через день к Ярославу пожаловали трое: священник средних лет, невысокий дьякон с могучей грудью и молоденький, навечно, казалось, перепуганный чем-то пономарь. Все трое сразу же повалились в ноги, возопив:

– Здрав буди, великий князь! Оборони и защити нас от злобы и неистовства агарян нечестивых!…

Ярослав лично поднял их с колен, обласкал, успокоил, и они поведали ему о своих горестях, внезапно, молнии подобно, на них свалившихся.

– Из Рязанской земли мы, великий князь, – рассказал священник отец Евген. – Мирно жили, богобоязненно, нашествие претерпели, пожары и смертоубийства, думали, что прошли уж испытание Господне. Да вдруг налетели нечестивые, схватили нас троих и, с родными попрощаться не дозволив, погнали через степи сюда. В седлах спали, в седлах ели, в седлах нужду малую справляли, поверишь ли, великий князь! Все скорее, все – бегом, бегом, в жажде великой и в сухоядении плетью нас сюда гнали. За что, зачем, почему – никто ничего не говорил…

– Знать, Господь Всемилостивый ко мне вас прислал, – с чувством сказал Ярослав. – Мне в подмогу пред испытанием великим. Говеть желаю, святой отец. Назначь мне пост, испытание да молитвы укажи, которые читать мне надобно, к исповеди и очищению духовному готовясь. Знак то Божий, что здесь вы оказались в самое роковое и важное для Руси время. Великий знак!…

Князь Ярослав не успел толком ни поста выдержать, ни всех служб и молитв, положенных церковным чином, отстоять, как в Сыр-Орду с шумом, ревом труб и кликами толпы прибыла ханша Туракина. Мать хана Гуюка, вдова Угедея и регентша Монгольской империи дс решения великого курултая. Ее обнесенная тыном ставка располагалась на берегу небольшого озера, ворота всегда были на запоре и бдительно охранялись усиленной стражей. Молча проехав через гигантское скопище юрт и шатров под оглушительный рев труб и крики толпы, ханша скрылась в огромном, богато украшенном шатре и более оттуда не появлялась. Это дало возможность отцу Евгену кое-как, второпях и не совсем по чину, причастить жаждущего спасения великого князя к церковным таинствам, отпустив ему все его грехи. И, как оказалось, вовремя: через несколько дней приехал сам Гуюк со свитой, гвардией, вельможами и ханом Орду, который тут же навестил Ярослава.

– Завтра с послами и вельможами пойдешь славить ханшу Туракину.

– Как славить?

– Сидеть на коне, пить кумыс и кричать хвалу, когда другие закричат.

– Кумыс?! – Ярослав пришел в ужас, все говение оказывалось напрасным, а он так старался.

– Ладно, вино пей, – смилостивился Орду.

Сбыслав уточнил: славить полагалось четыре дня, причем каждый день – в новом платье. У князя было три парадных наряда, но оказавшийся тут же Кирдяш обещал что-нибудь придумать.

На следующий день утром князь Ярослав выехал на коне с доброй сбруей славить Туракину. Со всех сторон к распахнутым настежь воротам ставки вдовой ханши ехали монгольские вельможи, и серебро так сверкало на сбруях, что князь приуныл. Однако быстро утешился и даже возгордился, убедившись, что он – единственный из всех иноземцев, удостоенный чести сидеть в седле. Остальные стояли на собственных ногах в тяжелых парадных одеяниях, млели и прели, но кричали слова хвалы, как только кто-либо из вельмож начинал вопить. Поорав, вельможи спокойно разговаривали друг с другом и все время пили кумыс. Гремели трубы, а как только они замолкали, начинались песни хора, спрятанного где-то за шатром. Потом очередной вельможа выкрикивал хвалебные слова, все – пешие и конные – подхватывали их, и все начиналось сначала.

В первый день вельможи были одеты в белые халаты, а действо продолжалось ровно четыре часа. На второй день они сменили одежду на темно-красную, а орали хвалу и пили кумыс на час меньше. На третий халаты оказались синими, и хвала сократилась до двух часов. А на четвертый день Кирдяш ничего придумать не смог, и князю пришлось ехать в парадной шубе, а вельможи оказались в алых халатах. Ярослав прел в соболиной шубе под, как на грех, особо ослепительным солнцем. Правда, мука сия продолжалась всего час, после чего к хвалящим впервые вышла ханша Туракина. Постояла, послушала хвалу, махнула рукой, и ритуал был завершен.