Борис Васильев - Александр Невский

– Золота без греха не бывает. А моя опора – смирение гордыни моей. Как же наречена дева, избранная тобою?

– Васса.

– Васса, – со странным, гулким выдохом повторила инокиня, согнулась в поясном поклоне и, не разгибаясь, добавила торжественно, будто клятву произнесла: – Еже-день повторять буду имя сие в своих молитвах. Бога и Матерь Его Пресвятую буду молить, чтобы родила тебе жена, нареченная Вассой, сильных сынов и здоровых дочерей, дабы никогда не пресекся высокий род твой на Святой Руси…

Крупные слезы одна за другой гулко капали на каменные плиты пола…

На обратном пути из монастыря Невский был грустен, молчалив и задумчив. А едва войдя в палаты, сказал:

– Собирайся.

– Куда? – несколько оторопел Гаврила.

– Сватать меня. Кого еще возьмешь?

– Андрея. Тесть будущий кто, князь или боярин?

– Друг отцов. До боярина не дослужился. Не все ли равно?

– Это я насчет подарков. Каждой рыбке – свой червячок, Ярославич.

– Золотая рыбка! – вдруг рявкнул Александр. – Полюбил я ее, ясно это тебе?…

После столь громогласного рыка Олексич больше с расспросами к Невскому не приставал. Но подарки подобрал, рыку этому соответствующие, да и в состав посольства, сопровождающего уполномоченных князем сватов, включил людей знаменитых и известных. А когда все было готово, лично приехал за князем Андреем.

– Сватать люблю! – живо откликнулся Андрей. – Но не за так, Гаврила Олексич. Слово дай, что за меня к князю Даниилу Галицкому старшим сватом пойдешь, тогда хоть сейчас с тобой выеду.

– Считай, что уже дал, – улыбнулся Гаврила. – А где же невеста твоя, князь?

– К отцу отпустил. Сватов ждать да наряды шить. Андрей собрался быстро, и через неделю сваты с весьма крупным обозом (Гаврила Олексич не забыл слов о «золотой рыбке»!) выехали в неблизкую усадьбу. Ехали не торопясь, подлаживаясь под медленный обоз, часто останавливаясь, чтобы не заморить лошадей. Князь Андрей и, как правило, Олексич часто обгоняли караван, чтобы поохотиться и тем скрасить унылые общие обеды. Иногда к ним присоединялся и Яков Полочанин, которого Гаврила с трудом выпросил у Невского для большего представительства, поскольку остальные бояре были в возрасте, предназна-чаясь в основном для совместных воспоминаний с хозяином и – почета. Но Яков добровольно взял на себя обязанность приглядывать за обозом, а потому часто задерживался где-то в хвосте.

– Европу хочу поглядеть, – болтал неугомонный Андрей. – Моя Настасья Даниловна много чудесного рассказывала о ней.

– Что же чудесного-то?

Гаврила Олексич настолько утомился от болтовни князя, что частенько подумывал, не напрасно ли он его пригласил сватом: дернул же черт за язык… Однако лукавить и подлаживаться он не умел, а потому быстро усвоил тон плохо скрытого раздражения и всегда – супротив. Что бы при этом ни говорил Андрей. Но князь был на редкость легкомысленным, чужого настроения не замечал, а свое скрывать не считал нужным.

– А то хотя бы, что города у них – сплошь из камня. А у нас только церкви, монастыри да хорошо, если крепости. Даже терема княжеские из дерева строим.

– Жить в каменных палатах не пробовал? Сыро в них. И душно.

– Зато снаружи – вид. Сразу видно: дворец. А у нас – просто большая изба.

– Зато коли сгорели при набеге, то отстроить заново да получше прежнего – неделя топорного стука.

– Зато у них неверующих нет. Чуть что – сразу еретиками объявляют и – к палачу.

– Вот палачей у них хватает. Это ты точно сказал.

– Их вера народ вокруг государя сплачивает! – горячился Андрей. – А наша Церковь? Татарские руки лижет!

– Зато людей живьем не жжет. И к крестам не приколачивает.

Гаврила Олексич старался – по возможности, конечно – говорить спокойно и вразумительно, но Андрей разгорячился не на шутку:

– Ее отец князь Даниил Галицкий единения добивается. Единения всех славян для борьбы с проклятыми татарами!

– Чтоб католиков сюда запустить? Они живо Русь в свою поганую веру перекрестят.

– По доброй воле! По доброй воле только!… Олексич не придал значения этому разговору: болтает влюбленный юнец, ну и пусть себе болтает. А потому и не пересказал его князю Александру, не желая огорчать его. А напрасно. Это были первые ростки того бурьяна, который с трудом, болью и кровью пришлось выкорчевывать Невскому с помощью острых сабель темника Неврюя.

Но то случилось нескоро: бурьяну суждено было еще прорасти. А дела текущие складывались пока вполне благополучно. Сватовство удалось на славу: и старый хозяин был счастлив, и супруга его в чувственный обморок упала от такого известия, и, главное, сама Васса разрыдалась восторженными слезами.