Н. Северин: Царский приказ

— Как тебя замуж выдадут, так я в деревню и уеду, — часто говорила солдатка своей питомице.

— Я тогда тебя к себе возьму, — возражала последняя.

— Нет, касатка, не хочу я больше у немцев жить. Сытно у вас, что говорить, да больно нудно к вашим обычаям привыкать. А тебя отец за длинного Фрица ладит отдать.

Кетхен возражать на это было нечего, и она только печально вздыхала. Противнее этого длинного Фрица, сына колбасника Фукса, для нее не было человека на свете, а между ее отцом и его родителями уже все было слажено, и если свадьба до сих пор откладывалась, то потому лишь, что Фриц учился пирожному мастерству у дяди в Кенигсберге, и этот дядя обещал дать ему капитал на обзаведение, если он пробудет у него еще два года в подмастерьях. Однако Фриц приезжал к родителям на праздник и по праву жениха не только надоедал Кетхен своими посещениями, но еще позволял себе брать руку невесты и пожимать ее своими красными, всегда потными пальцами. Она не могла вспоминать про это без отвращения.

Знакомы они были с детства. Когда мать Кетхен была жива, фрау Фукс часто бывала у них с сыном, и уже с тех пор Кетхен так возненавидела длинного желтоволосого мальчика, что пряталась от него за юбку матери. С летами длинный Фриц не хорошел. На пятнадцатом году у него сделалась оспа, оставившая глубокие следы на его и без того некрасивом лице, и, задев одну сторону носа, слегка покривила его. Но отцу Кетхен он продолжал нравиться, и иначе как der brave Kerl [2] Добрый малый. он не называл Фрица.

— Кривоносая глиста, — сказала раз Анисья про нареченного жениха своей питомицы.

Кетхен это сравнение так понравилось, что с тех пор иначе как глистой она его не называла. При одной мысли, что эта глиста сделается ее мужем, она вздрагивала от отвращения, но отец ее так упрям, что заставить его отказаться от раз принятого намерения невозможно.

«Да и не все ли равно, длинный ли Фриц или другой немец будет моим мужем? — печально размышляла девушка, всматриваясь в ночные тени, постепенно наполнявшие двор. — В той среде, из которой могут найтись для меня женихи, никто не нравится, а другие — русские, как Максимов, например…»

Лучше об этом и не думать. Никогда Максимов не даст себе труда даже на минуту остановить свое внимание на ничтожной немочке, дочери человека, от которого, кроме неприятностей, он ничего не видит… Да и вообще… Правда, Максимов никогда не говорил ей этого — он никогда ни о чем с ней не говорит, но она чувствует, что он терпеть не может немцев и считает ее отца гораздо ниже себя, а также и ее, конечно.

Максимов очень гордится своим дворянством. Отец Кетхен давно заметил это и говорит:

— Пфуй, все это глупости! Важны только деньги. За деньги у нас в Германии можно даже баронство купить.

И все его друзья такого же мнения, но русские думают иначе. Анисья с Мишуткой считают Максимова настоящим барином, хотя он так беден, что без долгов жить не может.

Через Мишутку она знает всю его биографию.

Мать Максимова давно умерла, а отец служил на военной службе и, дослужившись до капитанского чина, вышел в отставку, после чего поселился в деревне, чтобы сохранить хоть маленькое состояние сыну — имение близ Калуги, всего сто душ. Мелкопоместными их там считают. Много высылать сынку старый барин не может.

— А пофрантить-то нам хочется, ну вот в долги и влезает, — рассказывал Мишка своей землячке Анисье, которая тоже была из Калужской губернии.

По словам Мишки, долги так мучили его барина, что он частехонько по целым ночам не спит, все думает, как бы ему выпутаться из долгов. Старый барин — человек справедливый и уж такой-то умственный, что все соседи к нему за советом приходят, а сына он держит в строгости, и если, Боже упаси, узнает, что Илюша его здесь завертопрашился да деньгами зарвался — беда!

Кетхен, которая сама дрожала перед своим отцом, не могла не сочувствовать Мишкиному барину и не жалеть его. Бедный! С какой радостью отдала бы она ему деньги, которые ее отец хранит в окованной железом шкатулке под кроватью! И весь дом предоставила бы она в его распоряжение, ничего не пожалела бы она для него. Но — увы. — У нее ничего нет своего; даже те червонцы, которые отец дарит ей на Новый год, он время от времени требует, чтобы она ему показывала, с целью убедиться, что она их не растратила.

Кетхен так углубилась в свои думы, что не расслышала, как дверь отворилась и вошел ее отец.

Он был уже теперь совсем пьян. Ему так было трудно держаться на ногах, что он добрел сюда, цепляясь за стены и за попадавшуюся ему на пути мебель, и, растворив дверь в кухню, не вдруг увидел дочь. Когда же он наконец узнал ее, то пришел в ярость: сидит тут, лентяйка, сложа руки, и горя ей мало, что они до сих пор пива не могут дождаться.