Игорь Генералов - В тени славы предков

По-за городом, на речной круче, откуда бревенчатая стена Детинца кажется игрушечной, под храп отпущенных пастись коней, сидели, подстелив потники, и беседовали два родича-северянина, Сигурд и Олав. Молодой Трюггвасон твёрдо намерился идти с Владимиром. После того, как посадскую девку, за которой бегал Олав, выдали замуж, Сигурд оставил мысль отговорить племянника остаться здесь. За ту девку бороться не стали, да и не следовало: не чета конунгову сыну, таких — как сельди в море. Плохо было то, что Олав толком не знал, зачем возвращается. Молодость часто делает первый шаг, не думая о втором. Переучивать поздно уже. Коли своей головы не нажил, то её и не будет, но всё же Сигурд который раз наставлял его:

— Не ходи к Хакону. Хоть и нельзя продлить нить, спряденную норнами [111] Норны ( сканд. ) — три женщины — Урд, Верданди и Скульд — волшебницы, наделённые чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. Считалось, что судьбу человека они прядут с помощью пряжи. , но Один [112] Один ( сканд. ) — верховный бог скандинавской мифологии, покровитель воинов. Его культ был особенно популярен у викингов. В Вальгалле, принадлежащем Одину крытом серебром тереме, этот одноглазый бог собирает рать эйнхериев, «доблестно павших» воинов. не любит тех, кто совершает глупость.

Так же, как и раньше, Олав рассеянно кивал, покусывая сорванную травинку.

— Держись Добрыни, пока на родине не освоишься, со словенами тебе спокойнее будет.

Снова согласный кивок в ответ и рассеянный взгляд на тёмную ленту Волхова, за которой на том берегу ютились финские землянки, которых с каждым годом становилось всё больше.

— Я не полезу на рожон, Сигурд, — сказал, помолчав, Олав, — и заберу страну обратно только тогда, когда Один подаст мне знак.

— Я знаю тех, кто неправильно толковал знаки богов, — возразил воевода, но не успел договорить мысль — лёгким намётом к ним приближался вершник. Оба разом обернулись на топот копыт. Торгисль, улыбаясь и вытирая рукавом зипуна разгорячённое лицо, прокричал по-словенски:

— Князь на совет зовёт!

Родичи переглянулись, разговор надо закончить. Олав последний раз попросил дядьку:

— Поехали со мной. Подвигов и славы ратной на всех хватит.

— Нет, — помотал головой Сигурд, — мой дом здесь…

На следующее утро о двух лодьях отчаливали от берега. Волхв с долгой бородой, в белой чистой рубахе, предрекал удачу в дороге. Торжественно били бубны, пение волынки стройно мешалось с гудом рожков и жалеек. Скопление горожан привлекло торговых гостей, отчего Владимир, с гордой улыбкой смотревший на берег (его, князя как-никак, уважили торжественными проводами!), распрямил спину, перестав опираться ладонями о борт, глянул поверх палубы в сторону второй, идущей следом лодьи, — видит ли Олав? Северянин, едва видный на корме сквозь сидящих на скамьях и стоящих на палубе людей, о чём-то разговаривал с кормщиком. Не знал Владимир, что молодой викинг робеет тем самым юношеским волнением, что сладко сдавливает грудь перед долгой и полной приключений дорогой. Князь истолковал по-своему: завидует Олав, понимая, что его, как конунга, ни в одной варяжской земле так не встретят. Не удержался Добрыня, сказав воспитаннику отеческое:

— Сейчас тебя провожают с умильной любовью, а встречать будут с опасливым уважением, иначе не за чем возвращаться. Слава должна идти впереди князя…

Уже по уходе Владимира в Новгород явилось посольство во главе с Туровидом Искусеевым, пришедшим подтвердить старые договоры и убедить Владимира, чтобы тот не мыслил плохого на старшего брата. С молчаливым и хмурым удивлением, выслушав посадника Твердислава, Туровид, обладающий гибким умом отца, в своё время во всех крупных посольствах представлявший княгиню Ольгу, сделал правильные выводы о том, что Володька уже повзрослел и ведёт с боярами теперь свою тайную игру.

Капризное весеннее небо то закрывалось густой наволочью серых облаков, то скидывало с себя пуховое облачное одеяло. Ветер то задувал, серебря бледное море кучерявыми барашками волн, то стихал. Море ещё не открылось своей просторной громадой, но уже здесь, в заливе, не было видно за окоёмом противоположного берега. Шли вдоль эстонской земли, увенчанной, как шапкой, дремучими хвойными лесами. Изредка попадались рыбаки, что вглядывались в чужие корабли, разворачивая носы лодок к берегу, но, узнавая новгородцев, теряли к чужакам интерес и продолжали закидывать сети — со словенами у эстов был мир.