Н. Северин - Перед разгромом

Равнодушие, с которым было встречено ее заявление, удивило старуху и тронуло ее больше самых яростных возражений и упреков, однако она больше не возвращалась к этому предмету и смолкла, выжидая, может быть, что правнук опомнится и постарается заставить ее отказаться от намерения, которым изменялись все его планы и уничтожались все его начинания в имении, со дня его рождения считавшемся его собственностью; но он молчал, устремив взгляд в пространство, и чем больше прабабка смотрела на него, тем больше убеждалась в перемене, происшедшей в нем в последние дни: он постарел, похудел и осунулся до неузнаваемости. Много прочитала она в его ввалившихся глазах и вытянутых чертах, и ее старое сердце сжалось давно не испытанной болью.

«Эх, Митяйка, Митяйка, дожила я, чтобы видеть, как ты себе всю жизнь испакостил!» — думала она, но вслух не проронила ни слова, так как сама была из тех, для которых то не горе, а полгоря, о чем никто не знает и не судачит.

— А ты прежде чем полякам-то передаваться, обмысли хорошенько, — заметила она после молчания. — Иногда бывает, что легче снести обиду от своих, чем ласку от чужих.

— В этом я с вами не согласен, бабушка.

— Кому же ты здесь свое дело поручишь? — спросила она.

От этого вопроса Аратова передернуло. Прежде чем ответить, он I пристально посмотрел ей в глаза, как бы для того, чтобы прочитать ее затаенную мысль, и решил действовать начистоту. Впрочем, он и раньше, до своего признания, не сомневался в том, что его тайна известна прабабке. Она здесь всегда была полновластной хозяйкой, и никому даже в голову не могло прийти скрыть от нее что-либо.

— Вам, бабушка… кому же больше? — ответил он. — Вы из-за пустяков расстраивать меня не станете и сообщите мне все то, что мне необходимо будет знать.

В глазах старухи выразилось нечто, похожее на удовольствие.

— Ладно. Езебуша с собою берешь?

— С собою, он мне нужен.

— Хорошо делаешь. Здесь ему не место, слишком много знает. Убрать бы отсюда и остальных.

— Из прочих ни одного человека ни здесь, ни при мне не останется. Со временем спущу куда-нибудь подальше Езебуша, а остальных завтра же в тамбовское имение с французом отправлю. Я там суконную фабрику затеваю. Он, значит, там и останется, а прочих так далеко друг от дружки по белому свету рассыплю, что забудут, как друг друга и звать. Один здесь опасный человек останется — воробьевский Андрюшка. Ну да, Бог даст, и от этого со временем отделаемся.

— Это не к спеху. У воробьевских в этом деле тоже хвост-то замаран; им теперь не до того, чтобы других топить, сами по уши В трясине завязли, — проворчала старуха.

Обменявшись еще несколькими отрывистыми словами, не имевшими ничего общего с чувствами, наполнявшими их души, и с мыслями, вертевшимися у них, они расстались, чтобы лечь спать, но в ту ночь оба ни на минуту не сомкнули глаз.

Никогда не испытывал Дмитрий Степанович такого томительного чувства недоумения и безотчетного страха, как то, что он испытывал теперь, при неотступной мысли о содеянном с таким легким сердце поступке, а между тем этот поступок даже и преступлением нельзя бы назвать. Аратов в сотый раз задавал себе вопрос, предложенный им и прабабке в ответ на ее осуждение: кому худо от того, что он похорони чужого мертвеца вместо живой жены, которую имел полное право убить за измену? «Никому!» — являлся ответ.

Но как глупо устроен свет и какими нелепыми, нелогичными законами он управляется! Убей он Елену и Грабинина, жертвуя при этои жизнью множества ни в чем не повинных людей, да при такой ужасной обстановке, как резня, грабеж имущества, никто не осудил бы его за самоуправство, и даже суд нашел бы ему извинение, а теперь судьба его зависит от случайности, от пустяка, от которого нет возможности уберечься, потому что нельзя предвидеть, откуда и от кого может прийти напасть. А Аратов чуял эту напасть во всем, в самых простых и обыденных явлениях, предчувствовал ее там, где разумом ничего нельзя было уловить.

Как смутило его появление Андрея на похоронах! А между тем скорее можно было бы удивиться, если бы он не приехал. И, как ни уверял себя Аратов, что повредить ему Андрей не может, особенно в настоящее время, это соображение не успокаивало его, и он начинал сознавать, что вздохнет свободнее тогда только, когда этого человека не будет на свете, а до тех пор придется, чего доброго, откупаться деньгами от этого хама.

Может быть, есть и другие, которым все известно? Может быть, Андрей успел уже с кем-нибудь поделиться своей тайной? Кто этот другой? Где его найти? Как от него спастись?