Н. Северин - Перед разгромом

Ближе посвященные в тайные пружины сложной и хитрой машины чужеземного происхождения, приводившей в движение страсти руководителей польской политики, передавали друг другу о возрастающем влияния прелата Фаста, об огромной услуге, оказанной им королю своевременным открытием намерений русского двора для поддержания его на престоле, о том, что графиня Анна Потоцкая выбрала его руководителем своей совести и что он теперь такой же частый гость во дворце киевского воеводы, каким был и остался во дворце княгини Изабеллы. Ко всему этому с изумлением прибавляли подробности о визите прелату Фасту архиепископа Подосского, о встрече во дворце последнего агента римской курии с русским послом и о продолжительном разговоре между этими двумя представителями враждебных лагерей католичества и православия.

Да и мало ли что говорили! Уверяли, например, будто король уже успел воспользоваться настроением своих бывших недругов, чтобы замолвить графине Анне Потоцкой словечко за своего фаворита Аратова, и так красноречиво доказывал ей все выгоды для страны от брака умного и ловкого москаля с пани Розальской, что графиня будто бы стала поддаваться на эти резоны и просила только дать ей время убедиться, что не Аратов заставит Розальскую изменить католической вере, а Розальская заставит его перейти в лоно католичества.

Но самой животрепещущей злобой дня все же оставалась таинственная красавица, заинтересовавшая короля на прошлой неделе в Лазенковском парке. Теперь она, неизвестно какими судьбами, попала во дворец князя Казимира Адама Чарторыского и продолжала так страстно занимать общество, что все прочие новости и сплетни бледнели перед желанием узнать, кто она такая, и увенчается ли успехом желание его величество познакомиться с нею поближе.

Что побуждает бывшую возлюбленную короля покровительствовать этой личности и окружать ее заманчивой таинственностью и какого рода выгоду надеется она извлечь из этой хитросплетенной интриги, — никто даже и представит себе не мог, но это не мешало предаваться предположениям самого фантастического свойства во всех домах и дворцах Варшавы. Немалая доля этих предположений выпала на счет русского посла, которому досужие умы не прочь были приписывать всюду коварное влияние на судьбы страны. Находились и такие, которые усматривали в таинственной незнакомке орудие берлинского или венского двора и даже Рима. Так или иначе, но все сходилось на одном: что ей суждено заменить всех женщин, царивших в Лазенковском дворце. И можно себе представить, в каком волнении находились эти красавицы и их семьи, строившие блестящие планы на их фаворе как и для себя лично, так и для политических переворотов в стране!

Когда разнесся слух, что княгиня Изабелла, уступая просьбам короля, обещала привести свою гостью на праздник в Лазенки, всеобщее желание быть на этом празднике возрастало до апогея, и на него стали собираться такие древние старушки, которые несколько десятков лет не выезжали из своих замков; из любопытства убедиться собственными глазами, не преувеличены ли толки о красоте незнакомки, почтенные бабушки и прабабушки помолодели и стали заказывать себе к торжественному дню наряды один пышнее другого.

— А вы что скажете про эту незнакомку? — обратился король к Аратову.

День клонился к вечеру, солнце закатилось за деревья, и в прощальных его лучах цветы в клумбах дышали ароматами, подставляя пестрые головки под легкий ветерок, качавший верхушками кудрявых лип и каштанов.

Ветерок приятно освежал не одни только цветы в Лазенковском парке, а также и разгоряченные вином головы блестящей компании, расположившейся на одной из террас летней резиденции короля. В числе этих интимных друзей его величества находился и Аратов. Но он в общей беседе участия не принимал и, удалившись в противоположный конец террасы, сидя на ступеньках мраморной широкой лестницы, спускавшейся в цветник, рассеянно слушал щебетание двух фей из сонма тех, что ютились в роскошных гнездышках, окружавших со всех сторон летнюю резиденцию монарха.

Чтобы ответить на вопрос, предложенный ему королем, Дмитрий Степанович не без сожаления оставил своих собеседников и подошел к группе, окружавшей Станислава Августа.

— Я думаю то, что все думают, ваше величество, — небрежно произнес он, мельком глянув на молодых магнатов, отступивших при его приближении, окидывая его с ног до головы взглядами, выражавшими плохо скрываемое презрение.