Н. Северин - Перед разгромом

Но вряд ли эти соображения входили в голову влюбленному Станиславу Августу, когда он предпринял осаду чувствительного сердца супруги соперника, уже побежденного им на политическим поприще. Не думала об этом и Изабелла, вступая в права королевы с левой стороны, но этим обстоятельством не преминула воспользоваться «фамилия» настолько, насколько это было возможно при строгой опеке иностранных послов над ставленником русской императрицы.

Стеснительнее и неприятнее всех для замыслов вечно фрондирующих магнатов, с Чарторыскими во главе, оказывался русский посол. Причин к тому было много. Князь Репнин был замечательный человек. Еще молодой (ему в 1768 году было всего только тридцать три года), замечательно хорошо воспитанный, с энергичным характером, тонкостью ума не уступавший полированнейшим из магнатов, он был столько же храбр, сколько предан царице и родине. Обвести его было трудно, и он шел к намеченной цели неуклонно, умно и неустрашимо. Цель же эта состояла — и это было самое страшное для римского духовенства, державшего Польшу в руках, — в уравнении православных и диссидентов с католиками в праве исповедывать свою веру, а также принимать участие в управлении страной.

С ужасом доносили представители римской курии об опасности, грозившей их влиянию в Польше, о перспективе исчезновения из их рук власти над народом, до такой степени забитым этой властью, что он казался превращенным в живой труп. Предвидели они также осуществление такого гибельного для Польша плана, как присоединение к России частей Польши — провинций, искони считавшихся русскими и оставшихся русскими невзирая на многолетний и тяжелый иноземный гнет. Курьер за курьером с донесениями самого отчаянного свойства, жалобами, советами и инструкциями летали беспрестанно из Польши в Рим и обратно. Одним словом, положение было отчаянное. И вдруг один из шпионов прелата Фаста донес ему о впечатлении, произведенном на русского посла княгиней Изабеллой Чарторыской.

Живо взвесив все выгоды и невыгоды новой романической авантюры, зародившейся в его изворотливом уме, прелат выступил через преданных ему женщин посредником между влюбленными и ловко довел дело до вожделенной развязки.

Правда, руководитель совести Изабеллы взялся за дело в самое удобное время — когда легкомысленный король начинал заглядываться на хорошенькую Сапегу и между ним и дамой его сердца уже начинали происходить сцены ревности, обыкновенно служащие прелюдией к разрыву; правда также и то, что ветреная Изабелла не могла относиться равнодушно к вниманию такой выдающейся личности, как князь Репнин, по своему влиянию и независимости характера стоявший в стране выше короля, которым он управлял, как строгий дядька, приставленный старшими к шалуну-школьнику, и которому он нередко перечил не только в серьезных замыслах, но и в капризах.

Все шло как нельзя лучше, и из объятий короля Изабелла бросилась в объятия русского посла. Но — увы! — ликование прелата было недолгим; ему пришлось убедиться, что, как ни страстно, как ни беззаветно любил князь Репнин свою новую возлюбленную, как ни щедр был он для нее на подарки, как ни счастлив был исполнять все ее желания и как ни дорожил ее любовью, — извлечь политическую выгоду из этой любовной связи было очень трудно. При первом же ее намеке о необходимости сохранить за католической религией первенство в стране Репнин зажал ей рот поцелуями и дал понять, что лучше бы ей не говорить о том, чего она не понимает, и указал, что никто в мире не заставит его изменить свои убеждения.

Иного нельзя было и ждать от внука друга и сподвижника великого Петра; но чего нельзя было ждать — так это готовности Изабеллы покориться его воле. На все увещевания прелата она ответила, что не чувствует себя в силах огорчать своего возлюбленного, умоляла оставить ее в покое, не заставлять ее ссориться с ним и не отравлять ее счастья комбинациями, не имеющими ничего общего с ее любовью.

Ясно было, что она со дня на день все сильнее подпадала под обаяние нравственной силы Репнина и что большой пользы для родины от этой новой Юдифи предвидится мало. Юдифь искренне влюбилась в Олоферна.

Однако, когда над отцом ее мужа стряслась беда из-за того, что он не исполнил обещания, данного русской императрице, Репнин выпросил ему прощение. Спас он от ответственности и мужа Изабеллы, но о том, что предшествовало этим уступкам, какими предостережениями и угрозами были обставлены эти милости, не знал никто, кроме прелата Фаста, от которого как от руководителя ее совести у княгини Изабеллы не было тайн.