«Так вот почему нам досталось тогда. Всем досталось… Народу всему, всей стране. А могло и не быть, — открывал для себя Ваня, слушая, как первый горкомовский секретарь читал секретный документ о двадцатом съезде партии. И внимая ему, пытался постигнуть логику Сталина. — Ну ладно, в войну… Можно понять — по дурости миллионы людей загубил. А в мирные дни? Что же, выходит, ни за что ни про что, злонамеренно со свету сживал? И кого? Прошедших гражданскую войну, проверенных, опытных военачальников. И неужто не мучила совесть, страх за обезглавленную армию не испытывал?»
Бугаенко уже читал о всесильном в ту пору министре внутренних дел. Его портрет с ядовитой ухмылкой на тонких, как пиявки, губах, с пенсне на стылых змеиных глазах никому из редакционных работников еще не забылся: совсем недавно в этом же зале вместе с другими висел на стене. И Ваня почувствовал, что правый глаз и щека у него легонько, чуть ощутимо задергались. Настолько легонько, что не поверил сперва. Но нет, не ошибся: щека и правое веко все-таки дергались. Впервые это в детстве поразило его, когда едва в бухте не утонул: захотел, дурачок, ее переплыть. Постепенно прошло. При опасностях и потрясениях возобновлялось. Затер, затер ладонью глаз и щеку. А с трибуны неслось… Министр, оказывается, ко всему прочему, был еще и очень охочим до баб и буквально организовал за ними охоту. Выбирал самых юных, прекрасных и все менял и менял приглянувшихся ему девочек, девушек, женщин. И вел им, всем этим наложницам, жертвам, строгий учет: регистрировал в своем маленьком тайном блокнотике. Из него и стало достоверно известно, что до кругленькой цифры — трехсот! — ему не хватило сущего пустяка. И добрать помешала внезапная кончина диктатора, а за ней и его, сатрапа, запоздавшая справедливая казнь.
Прервав в этом месте сразу ставшее еще глуше, сдавленней чтение, Бугаенко обтер тяжелой ладонью окропленный испариной лоб, платок из кармана достал — большой, свежий, надушенный, обтер им шею, лицо. Замер на миг. Брезгливо скривился. Тут же как бы смахнул эту болевую гримасу с лица. Тяжелым пристальным взглядом прощупал весь зал. И вдруг поймал какой-то смятенный, беспомощный, с частым подмигиванием взгляд сидевшего напротив него молодого сотрудника.
Его он, только взошел на трибуну, сразу узнал. Задержался взглядом на нем и сейчас. Вспомнил, как в прошлом году лохматого, рыжеватого этого парня в клетчатом новом костюме привели к нему в кабинет — прямо из горкомовского «белого», «верхнего» зала. Залез он туда через кинобудку и лоджию, чтобы попасть на секретный просмотр документального фильма (только для узкого круга ответственных номенклатурных работников) об испытании нашей первой ядерной бомбы. Там и прихватил его сравнительно еще молодой, с резким глубоким пробором на прилизанных волосах, с упорливым взором немигающих глаз, подтянутый высокий сотрудник спецслужб. И сопроводил Изюмова в кабинет Бугаенко.
— Кто такой? — удивленно воззрился на самовольщика секретарь. Учинил ему настоящий допрос.
Ваня горячо настаивал на своем:
— Не по партийному, не по-советски это — отгораживаться от масс, от людей, правду от них укрывать. Народ тоже имеет право, должен все знать — вот и прошел!
Бугаенко продолжал держать неслуха перед собой, на ковре. И тогда тот сам демонстративно шагнул к ближайшему стулу и сел. Секретарь даже опешил, оторопело отвалился в кресле назад. Но наглость эту почему-то тогда проглотил и только еще раздраженнее потребовал от нахала ответа:
— Да как ты… Как вы посмели? — не решился он все-таки «тыкать» ему — глядишь, еще тем же ответит. — Это же надо — самовольно пролезть на секретный просмотр!
Уже отпустив молодого газетчика, Дмитрий Федотович позвонил Елизару. Редактор и принял оргмеры: закатал подчиненному строгача и из замзава самого ответственного в газете партийного отдела (анархисту, мальчишке не место в нем) перевел рядовым сотрудником в отдел культуры и быта.
Прежде чем читать дальше, Дмитрий Федотович снова метнул взгляд на знакомого парня. Тот, похоже, немного смутился, задвигался в кресле, отвалился крепкими молодыми плечами назад, к сидевшей за ним миловидной блондиночке. Взгляд Бугаенко невзначай зацепил и ее. Она коротким, резким движением головы откинула прядку льняных сыпучих волос с невысокого чистого лба, слабой тонкой рукой и дрогнувшими беспокойно ресницами прикрыла глаза, тоже оторопело откинулась на спинку сидения. Бугаенко прокашлялся в полусжатый кулак, вновь собрал в один тугой узел свой баритон, почти бас, и, уже не глядя ни на кого, погружаясь снова в ответственное напряженное чтение, перевернул очередную страницу.
Читать дальше