— Мы идем, — повторил голос. — Мы идем.
Он задрожал, покидая тело, в котором привык жить. Ничего не понимая, он попытался оттолкнуть то, что давило на плечо. Он закричал — и в его ушах громко раздался его собственный человеческий голос.
— Маленький Танцор, проснись! Тебе что-то нехорошее снится. Проснись!
Он заморгал, прочищая слипшиеся глаза, и уставился на свою одежду, лежавшую тут же. Страх еще не совсем оставил его. Мать глядела на него озабоченно и тревожно.
— Это всего лишь сон. Ничего больше. Просто плохой сон, — промолвила она, успокаивающе гладя его по плечу.
Он постарался привести в порядок свои мысли. Это было тяжело — будто он с трудом переставлял ноги по глубокому мокрому снегу.
— Ну что, очнулся?
Он отрицательно затряс головой, не в силах отделаться от образа антилопы, заслонявшей мир повседневной реальности:
— Нет. Это плохой сон. Мы все — одно.
Ветка Шалфея покачала головой:
— Я тебя понимаю. Меня одно время тоже мучили кошмары. Вчера после сна ты…
— Нет. Нет. — Он взглянул на спавшего бердаче. Даже во сне Два Дыма прижимал к груди Волчью Котомку. — Мы — одно. Антилопа слышала. Они уже идут. К реке… идут…
Она настороженно смотрела на него, и морщины все глубже врезались в гладкую кожу лба.
— Я знаю, что говорю. Я видел. Во сне. — Он приподнялся на ложе. Он понимал, как пугающе-странно звучат его слова. — Просто я не могу… не могу…
— Объяснить? — Ее бровь вопросительно приподнялась. Она посмотрела наружу сквозь входное отверстие вигвама. Чтобы не смотреть ему в глаза?
— Я страшно напугался. Но ничего плохого там не было. Только Тяжкий Бобр считает такие вещи плохими. Ничего зловещего. Ничего плохого. Я готов поклясться. Просто все было… — Он нахмурился от напряжения, подыскивая слова. — Все было едино. Различий не было.
— Идут к реке? А как во сне стояло солнце?
Он на мгновение задумался.
— Там. На западе.
— А куда шли антилопы?
Раз солнце было справа, на западе, значит, они шли…
— На юг.
Она склонилась над ним, подперев подбородок кулаком:
— Если только Сон правдив — если Видение Духа говорит правду… и если это происходит сейчас… — Она на миг закусила губу, поиграла длинными блестящими косичками. — Старая западня для антилоп совсем недалеко отсюда.
— Тяжкий Бобр будет вне себя от злости, если ты поймаешь несколько антилоп.
Почти неслышно она произнесла:
— Но ведь это всего лишь сон маленького мальчика! Вовсе не Видение Духа. Но что у нас осталось, кроме надежды? — Она глубоко вздохнула, медленно покачивая головой.
Затем она повернулась к нему, сгорбившись от безысходности:
— Мы все голодаем. Когда мы наедимся вдоволь, пусть он Проклинает нас.
Слова прозвучали дерзко и смело, но в ее глазах таился страх, будто койот в ночной темноте.
Кровавый Медведь первым увидел торговца. Тот легкими шагами продвигался по бизоньей тропе на дне долины. Одет он был в ярко раскрашенную рубаху, а на спине нес тяжелую суму, державшуюся на расшитой бисером лямке. В руке у него был посох торговца — длинная палка, на которой был укреплен обруч, украшенный пестрыми перьями. Вслед за ним шла вереница собак-носилыциц. Устав тащить на спине нелегкий груз, они понуро свесили головы.
Кровавый Медведь осторожно приблизился к незнакомцу. Несмотря на тяжелую ношу и шедших с ним собак-носильщиц, тот мог оказаться опасным врагом.
— Эй-эй! — приветствовал его торговец на общеупотребительном жаргоне мирных путников.
— Эй-эй! — повторил в ответ Кровавый Медведь. Однако он не выпускал из рук дротиков, которые его атлатл был в любое мгновение готов пустить в смертоносный полет.
Незнакомец сделал жест, означавший вопрос:
— Кто ты?
Кровавый Медведь поднял руку, широко разведя пальцы. Затем он указал на красную руку, которую нарисовал на своей изношенной рубахе.
— Красная Рука, — с улыбкой произнес торговец. — А меня зовут Три Погремушки. Я из Племени Белого Журавля, что живет к югу от Великой Реки. Во времена моего прапрадеда Красная Рука и Племя Белого Журавля были одним народом. Да и языки наши не очень сильно различаются.
— Это правда, не очень сильно, — с облегчением произнес Кровавый Медведь.
Значит, ему не придется вести разговор на языке жестов, запутанном и неоднозначном. Торговцы приходили и уходили, употребляя при необходимости язык жестов, чтобы заключать сделки. Торговцы обладали особой Силой. Того, кто убьет или ограбит торговца, ожидали одни беды: ведь такой поступок нарушал равновесие Силы, которая, как утверждали торговцы, защищает их. Сила оборачивалась против убийцы или грабителя.
Читать дальше