Ирина Измайлова - 1612. «Вставайте, люди Русские!»

Спустя полчаса стало ясно, что нижегородцы берут верх над противником. Гайдуки были бы, наверное, рады убраться за пределы Кремля и поскорее вернуться в лагерь гетмана, но прорваться через Серпуховские ворота, теперь уже не только закрытые, но и заваленные наспех собранными окрест бревнами и досками, нечего было и думать. Нескольким ляхам удалось вырубиться из плотного кольца ополченцев и исчезнуть среди затянутых дымом улиц. Может быть, они рассчитывали добраться до каких-то других ворот, покуда подступы к ним еще не заняли полки Пожарского, а возможно надеялись запереться в окруженных стражей кремлевских палатах, где засела часть гарнизона. Именно сюда они привезли ночью четыре обоза с продовольствием.

Остальные пытались последовать примеру смельчаков, но их уже не выпустили — рассвирепевшие ополченцы не желали давать врагу никакой пощады. Два десятка ратников поднялись на стену, с которой еще недавно караульные безуспешно обстреливали Хельмута и его огненного коня и, наколов этих самых караульных на пики, с торжествующими воплями скинули через бойницы вниз, на глазах у только-только подоспевшего отряда венгерских кавалеристов.

Сквозь беспорядочный рев битвы, в котором уже ничего нельзя было различать отдельно: ни человеческих воплей, ни конского ржания и храпа, ни грохота щитов, ни лязга мечей и топоров, — сквозь это безумное месиво звуков привычный слух воеводы расслышал вдруг отдаленный гул — будто нестройные крики долетели из-за затянутых терпким дымом стен. Потом откуда-то донесся мерный рокот набата: колокол гудел надрывно и тревожно.

— Что это? — крикнул Шейн подскакавшему к нему сотнику. — Откуда? Не ляхи же в набат ударили?

— Да не, господин воевода, не они! — отозвался молодой чернявый сотник, смахивая рукавом кровь, тонкой струйкой стекавшую из-под его шлема на щеку и оттуда на подбородок. — У их такого набата и не бывает. Это наш.

— Странно. Пошли-ка кого-нибудь узнать, что такое случилось — кто ударил в колокол?

Посылать, однако, никого не пришлось. Почти тотчас на площадь, где битва, можно сказать, уже завершилась (оставшиеся четыре десятка ляхов сдались на милость победителя), выскочили двое тощих, всклокоченных парней, в выпачканных пеплом и землею, потрепанных кафтанах и, сразу увидав в нестройной толпе победителей воеводу, дружно бросились ему в ноги, точнее прямо под копыта его разгоряченного битвой коня.

— Куда, леший вас разбери! — Михаил еле успел натянуть поводья и от греха подальше соскочил с седла. — Что вам, люди добрые, жизнь надоела?! Ведь затоптал бы… Кто такие будете?

— Здешние мы! — прохрипел старший из двоих. — Мы — братья Коробовы, сыновья боярские. В плену тут у ляхов, почитай что полгода… Оне сами заперлись в теремах, и русских из Кремля не выпускают. А ты — князь Пожарский?

— Какой я тебе князь? — Шейн рассмеялся, поняв ошибку москвича и уразумев, отчего тот вместе с братом так ретиво плюхнулся перед ним на колени. — Воевода я, Михайло Стрелец кличут. Вставайте, милые, вставайте — тут вся земля в крови — потом штанов не отстираете. А кто в набат бьет?

Старший Коробов, поднимаясь с колен, поперхнулся набравшейся в рот гарью, закашлялся и выдохнул:

— Наши и бьют! Мы как услыхали, что у Серпуховских ворот битва идет, так и решили сами против ляхов выйти. Стражу на Сретенке перебили, терем, где у них оружие хранится, подожгли и стали сюда пробиваться. Но на помощь страже аж три хоругви прибежали. Им, видишь, вчера еды понавезли вдоволь, так они и осмелели. А мы-то уж который месяц на мякине!.. От ветра валимся. Стрельцов человек пятьдесят да еще городского народу десятка два в погорелом тереме засели — обороняются. Только ляхи их вот-вот перебьют! Помоги, воевода!

Михаил подавил некстати явившееся желание непристойно выругаться. Выходило, что отчаянный прорыв нескольких сотен кавалеристов-ополченцев, спасительный для войска нижегородцев, мог оказаться ловушкой для невольно введенных в обман москвичей. Они-то решили, будто князь Пожарский уже вошел со своим войском в Москву, что осажденный польский гарнизон вот-вот падет, и самые смелые, либо самые изнуренные унизительным польским пленом решились поднять восстание и придти на помощь ополченцам. О том, что ночью в Кремль проникли шесть хоругвей польских гайдуков и прошли обозы с продовольствием, москвичи знали, и, возможно, это подогрело их решимость: уж наверняка, как ни изголодались ляхи, всего, что им привезли, они сожрать еще не успели — вот и можно отбить оставшееся! Им и в голову не пришло сперва разведать, сколько же на самом деле нижегородцев прорвались через Серпуховские ворота…