Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце

Обогнув эту священную вершину, завидели внизу в долине многобашенную Акру. Вокруг неё тянулись шатры христианских войск, а перед ней в синих водах гавани стояли суда на якорях, и их было, пожалуй, больше, чем морских птиц, витающих на горе Джибелло или плавающих у её подошвы дозором. С берега, на трубный звук подъезжающих, ответили трубным звуком. Разъяренная трескотня барабанов послышалась за стенами. Флот Ричарда бросил якорь в неподвижных водах. Сам король, откинув свой плащ на одно плечо, бросился с палубы «Волнореза» и по грудь в воде зашагал к берегу. Первым из всего своего государства ступил он на историческую почву сирийской земли.

Теперь вернемся к делам.

Встретились короли радушно: по крайней мере так казалось. Король Филипп вышел из своего шатра навстречу своему царственному собрату; Ричард, облобызав его, спросил, как он поживает.

— Очень плохо, Ричард, — отозвался молодой король. — Мне всё кажется, что в голове у меня засажен меч. Круглый день знойное солнце припекает меня, а всю ночь пробирает дрожь.

— У тебя лихорадка, бедный мой братишка, — сказал Ричард, хлопнув его по плечу.

Филипп принялся распространяться о своей болезни, пищать, как дитя.

— Сам чёрт меня грызет, — жаловался он. — Я харкаю чем-то черным. Кожа у меня высохла, как у змеи. Вчера мне выпустили три унции крови…

Ричард вернулся с ним вдоль шатров, весело беседуя, и на несколько дней снова возымел на него свое обычное влияние, но не дольше. Видел он и других военачальников; но некоторые вовсе не приветствовали его: маркиз Монферрат сидел у себя дома, а герцог Бургундский лежал в постели. Напротив, эрцгерцог Австрийский Луитпольд, косматый человек с длинными русыми ресницами, выказывал большую вежливость. Но Ричард не церемонился с чужеземцами: вообще не особенно приветливый, он и не думал казаться таким с ними. Эрцгерцог вел длинные речи, Ричард отвечал коротко. Эрцгерцог начал ещё более распространяться, Ричард вовсе перестал отвечать. Эрцгерцог давай краснеть, а Ричард чуть не зевал. Это было на торжественном приеме короля Англии вождями крестоносцев. К гроссмейстеру храмовников [115]он отнесся несколько лучше. Вид его пришелся ему более по вкусу. Король не заметил Сен-Поля, сидевшего по левую руку от короля Филиппа но тот был налицо, весь красный, возбужденный, и напряженно следил за своим врагом.

В тот же вечер, когда у них состоялся военный совет, проявилась вспышка того огня, который, кажется, должен бы потухнуть (хотя из приличия). Король Филипп прибежал и уселся на троне. Монферрат, Бургундец и прочие члены этой компании жались; обступивши его. Вожди англичане, как и анжуицы, — бесились, а эрцгерцог держался середины. К тому времени, как (поздненько) возвещен был приход короля Ричарда, Гастон Беарнец и молодой Сен-Поль уже наполовину обнажили свои мечи. Но вот вошел и остановился на пороге Ричард, великолепный широкий молодец! Все его сторонники вскочили на ноги, а Ричард стоял в выжидательном положении. Сначала встал и начал извиняться Эрцгерцог, который и вправду не сразу заметил его появления; затем там и сям поднялись, один за другим, французы. Сидеть остались только король Филипп да маркиз Монферрат. А Ричард всё ещё стоял у дверей. Вдруг он обратился к привратнику и вымолвил спокойно:

— Возьми свой жезл и подай его вот тому расслабленному. Да скажи ему, чтобы он воспользовался им, не то я возьмусь за него.

Поручение было выполнено. Король Филипп сердито кивнул головой маркизу — и тот поднялся угрюмо. Тогда Ричард вошел в залу вместе с королем Гюем Иерусалимским. Они сели по обе стороны короля французского, и совещание началось.

С самого начала дело оказалось безнадежным. Эрцгерцог зажужжал шмелем, так что мог довести всякого до чёртиков. В то время, как он говорил, все остальные бесились, готовые пролить кровь друг за друга и сделать то же с Луитпольдом. Ричард, у которого ещё не было собственных планов, вообще не интересовался планами. Он держал себя так, как если бы маркиза Монферрата тут вовсе не было, и выказывал страстное желание, чтобы и эрцгерцога тоже не было. А маркиз, со своей стороны, был готов отдать всё за то, чтобы точно так же обращаться с сидевшим выше него Гюем. Но увы! Он не обладал тем даром относиться к людям с равнодушным презрением, который присущ только царям зверей: он вспыхивал и дулся. Тем временем эрцгерцог продолжал жужжать свои нескончаемые речи, а Ричард сидел, обхватив колени и глядя в потолок.