Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце

Это была правда: Жанне угрожала опасность, как видел Ричард, хорошо знавший свою мать. Но в ту пору он ещё не знал, к чему она была близка. Королева-мать носила при себе письмо короля Наваррского, дона Санхо Премудрого: для неё политика Европы была открытой книгой. Одна священная война следовала за другой, один король за другим; но всякий король зависел не столько от святости или войны, сколько от того, каким путем шел он. Брачный союз с Наваррским королевством мог продвинуть анжуйские владения по ту сторону гор; священная война могла перебросить их ещё за пределы моря. Кто этот «желтокудрый король Запада», о котором пророчествовали мудрецы Востока, — кто, как не её возлюбленный сын? Ужели же Богу ляжет на дороге эта… Королева не задумалась употребить надлежащее слово, но я затрудняюсь.

Если королева-мать боялась кого-либо в мире, так это беса, внедрившегося в поколение, которому она была матерью: он уже подставлял ей ножку в лице отца; он подстерегал её и в лице сыновей: бес вспыльчивости — в молодом Генрихе, бес грубости — в Джеффри Бретонском, бес злопамятства — в Джоне. Мне кажется, больше всего она боялась пробудить его в Ричарде: ведь изо всех сыновей он был самый хладнокровный. До сих пор с ними со всеми она могла тягаться: ведь все эти бесы сидели в её повелителе. Но перед Ричардом, перед его замкнутостью, самостоятельностью, перед его твердым холодным сердцем она робела. Она боялась его, а между тем, он привлекал её, она поддавалась искушению бороться с ним, хотя бы тщетно, из любви к искусству, и, в данном случае, она дерзнула. Она охотно убила бы самое милку, но сперва обратилась с вызовом к королю.

Когда она призналась, что получила письмо от дона Санхо, никто лучше самого Ричарда не знал, что это могло оказаться выгодным делом; а между тем, он не хотел ничего сказать.

— Мадам! — промолвил он. — Это — письмо пустое, если не дерзкое. Дон Санхо отлично знает, что я уже женат.

— О, государь! О, Ричард! — возразила королева-мать. — Он, значит, более осведомлен, чем я.

— Не думаю, мадам; ведь я в ту же минуту уведомлял вас.

Королева проглотила молча это замечание, затем сказала:

— А эта твоя супруга, Ричард, ведь ещё не герцогиня Нормандская; и я сомневаюсь, вряд ли когда она будет королевой.

Лицо Ричарда осунулось: в эту минуту он как будто вдруг постарел.

— И это опять-таки правда, мадам.

— Но, — начала было королева. Ричард взглянул на неё, — и она не продолжала.

После того она говорила с архиепископом Кентрнберийским, с Маршалом, с Лоншаном Элийским и со своим сыном Джоном. Все эти достойные люди тянули в разные стороны, и каждый старался завладеть ею. На своем конце Джон всё ещё надеялся повесить собственного брата.

— Дорогая мадам! — проговорил он. — Ричард, если б и хотел, не мог бы жениться на принцессе Навар-рекой. Он раз уже был помолвлен — и изменил своему слову; другой раз он видел, что его возлюбленная помолвлена с другим — и нарушил её обет. Теперь он повенчан или только говорит, что повенчан. Допустим, что вы добьетесь, чтобы он нарушил свой брак: неужели вы дадите ему сами жену, которую он опять-таки обманет? Нет на свете животного, менее верного своему слову, чем Ричард.

— Твои слова — лучшее доказательство, что есть! — запальчиво возразила королева-мать. — Нехорошо ты говоришь, сын мой.

— А он делает нехорошие дела, клянусь святыми Дарами! — воскликнул Джон.

Тут вмешался Уильям Маршал.

— Мадам! Мне приходилось часто видеть графиню Анжуйскую, — заметил этот честный джентльмен. — Позвольте мне сказать вашей милости, что это — особа весьма возвышенного духа.

Он и не то ещё сказал бы королеве, если б только она допустила. Но она закричала на него:

— Графиня Анжуйская?! Кто это осмеливается возводить её в такой высокий сан?

— Мадам, это — мой господин, король. Королева вскипела негодованием.

— Она благородного происхождения, — вступился архиепископ. — Она из рода де Сен-Полей, и, сколько я понимаю, у неё ясный ум.

— Мало того! — воскликнул Маршал. — У неё чистое сердце.

— Если бы в ней не было ничего чистого, у меня нашлось бы кое-что, чтобы достаточно побелить её! — промолвила королева-мать.

Лоншан, который ничего не говорил, только язвительно улыбнулся.

И вот, в один прекрасный день, королева села на свою барку, переехала через реку и стала лицом к лицу с женщиной, которая лежала поперек дороги между Англией и Наваррой.

Сидевшая со своими дамами за рукоделием, Жанна была не так напугана, как они. Словно нимфы девственной охотницы Дианы, прижались они к ней; и это показало королеве-матери, как высока и статна была юная графиня. Ока слегка покраснела и стала дышать немного чаще, но, во время своего почтительного поклона, успела овладеть собой: она остановилась перед королевой с тем странным выражением удивления и недовольства в лице, за которое мужчины дали ей прозвище Хмурой Красотки. Так поняла и королева-мать.