Ольга Погодина - Золотой фазан

Едва лодка причалила, вокруг мгновенно собралась густая толпа. При этом любопытство корейцев было настолько бесцеремонным, что Коля в какой-то момент даже растерялся: в самом деле, видано ли, чтобы вновь прибывшего гостя трогали, хватали за одежду, лезли ему в карман и норовили вырвать буквально из рук любой, самый мелкий предмет? Путешественникам пришлось локтями распихивать любопытных, когда появились местные полицейские и двое корейских солдат, с которыми Николай Михайлович через выделенного переводчика вступил в переговоры. Коля только дивился, до чего он вдруг преобразился. Если за все время путешествия он составил о Николае Михайловиче мнение как о человеке открытом, дружелюбном и простом не по чину, то теперь эти качества испарились без следа. Николай Михайлович вел себя дерзко и грубо, если не сказать заносчиво: наступал на солдат, покрикивал властно, тыча им в нос какую-то бумагу с большой красной печатью (потом Коля узнал, что это был чистейший блеф, и бумага была пропуском на почтовой станции, но выглядело это актерство до того убедительно, что он и сам в него поверил).

Солдаты мялись, бранились и не желали пускать их на прием к начальнику города, как того в высшей степени настойчиво требовал Николай Михайлович. Однако после долгих препираний и потрясания той самой бумагой, они, наконец, сдались и повели путешественников в особый дом для приема иностранцев. Николай Михайлович согласился, всем своим видом выражая недовольство столь неподобающим приемом и гневно сообщая толпе об этом по-русски густым басом. Слова его были непонятны, но голос и повадка явно произвели впечатление, отчего корейцы начали расступаться и кланяться не только ему самому, но и переводчику, и Коле.

Коля было подумал, что теперь толпа рассосется и пойдет по своим делам, но не тут-то было! Особый дом оказался простым навесом, с трех сторон обнесенным глинобитной стеной, и корейцы бесцеремонно проследовали за ними безо всяких препятствий. Полицейский отправился с докладом к начальнику города, а гости принялись ждать, равно как и зрители. Понемногу их вездесущее любопытство пересилило благоговение, которое у них вызвал Николай Михайлович своим видом, и все вернулось на круги своя — мальчишки принялись шкодничать, дергать их за фалды и корчить рожи, а взрослые стояли рядом и ждали развития событияй Наконец, впереди запели флейты и показались носилки, которые несли четверо рослых корейцев. Вся толпа, до сих пор шумная, мигом смолкла и отхлынула прочь, несколько человек даже пали ниц.

Остановив носилки, слуги мигом разостлали тигровую шкуру, на которую сел их начальник и Николая Михайловича пригласил занять место напротив. Он был еще сильный мужчина лет сорока, с проседью, безусый и безбродый, как и многие азиаты.

Принесли трубки и табак. Николай Михалович отказался, но, увидев возмущение на лицах корейцев, вызвал одного из курящих казаков и заставил курить за него. Потекла беседа. Вначале недовольный столь дерзким вторжением, корейский военачальник, — его звали Юнь- Хаб, вскоре неподдельно заинтересовался и велел принести глобус корейской работы. Хотя Колины познания в географии ограничивались уроками Николая Михайловича в Иркутске, но и того хватило, чтобы понять, что карта самой топорной работы, полуостров Индостан урезан вполовину, а река Кама вообще показана без названия и выглядит навроде озера. Однако представления корейцев о России оказались не так уж и плохи, — они нашли на карте Санкт- Петербург и Москву и даже обнаружили знание, что Москву сожгли когда-то французы. Когда же Николай Михайлович начал задавать вопросы о корейцах, — много ли их тут, далеко ли до их столицы, — Юнь-Хаб сразу насторожился, засверкал глазами и отвечал на все одним словом: «Много». Поняв его насторорженность, Николай Михайлович расспросы прекратил и перевел разговор на менее болезненные темы.

Пока они беседовали, солдаты тоже как могли общались с местными жителями, даже боролись, а один солдат, распалясь, пошел вприсядку. Толпа восторженно заревела, и Юнь-Хаб пожелал знать, в чем дело. Когда ему почтительно доложили, повелел повторить фокус. И тоже пришел от него в совершенный восторг.

Потом принесли угощение, — груши, кедровые орехи и какие-то еще кушанья, которые Коля попробовать не решился.

Закончив с угощением, Николай Михайлович принялся прощаться и уже было ушел, как вдруг Юнь-Хаб передал через переводчика просьбу выстрелить из штуцера. Николай Михайлович сорвал с плеча штуцер и выстрелил прямо в потолок, проделав в нем дыру. Куски штукатурки посыпались на ахнувшую толпу, а Юнь-Хаб рассмеялся мальчишеской выходке, и долго хлопал себя по бедрам, что-то по корейски приговаривая.