Николай Алексеев - Игра судьбы

Начинало темнеть. Шумный лагерь затихал.

Полог шатра приподнялся. Вошел старший евнух. Он молча подошел к Полиньке, окинул ее пытливым взглядом с ног до головы и, так же безмолвно взяв за руку, повел ее в ту часть шатра, где жил великий визирь. Девушка последовала за ним как автомат, без возражения, без слез.

Ее привели в обширный шатер, стены которого, потолок и пол сплошь состояли из ковров. Светильник из нескольких свечей разливал дрожащее пламя. На пестром, низеньком, широком диване сидел великий визирь, посасывая кальян, стоявший на маленьком, вровень с диваном, столике, украшенном перламутром.

Полиньку ввели, и тотчас же входной полог закрылся. Девушка недвижно стояла у входа. Визирь сопел кальяном и словно не видел ее, но потом вдруг впился в нее блеклыми, заплывшими глазами. Их взгляды встретились; что-то бездушное, холодно-беспощадное прочла она в его глазах.

Визирь сделал легкий жест, приглашая ее сесть на диван. Полинька повиновалась. Затем он вдруг отшвырнул чубук кальяна, грузно придвинулся к девушке и потной, жирной рукой взял ее за подбородок. Полинька отшатнулась, вскочила и отбежала. По пути попался второй легкий столик; она схватила его и высоко подняла над головой; прижавшаяся в угол палатки, разъяренная, с блестящими глазами, она была похожа на тигрицу.

— Подойди! Убью! — кричала она по-русски.

Великий визирь вскочил и, взявшись за живот, раскатисто захохотал, что-то часто-часто лопоча по-турецки. Поведение девушки, видимо, забавляло его. Заплывшие глаза его загорались нехорошим, сладострастным огнем. Он медленно, широко расставив руки, направился к ней.

Молодая девушка была прелестна в своем гневе, и ею мог восхититься каждый, в ком течет кровь, а не вода.

Визирь приблизился. Полинька с размаху ударила столиком, но… по пустому пространству: паша вовремя уклонился, а в следующее мгновение сжал ее в своих объятиях, что-то шепча. Полинька, изнемогая, отбивалась.

Вдруг полог приподнялся, и евнух, бледный как смерть, крикнул:

— Москали!

Паша выпустил девушку и, что-то неистово крича, кинулся к выходу.

Едва ли в истории других народов, кроме древних греков и римлян, имеются такие победы, какие приходилось одерживать русским. Нечто эпическое представляло и сражение под Хотином. Двухсот тысячная армия великого визиря была разгромлена, бежала в паническом страхе, бросив лагерь, обоз, артиллерию перед горстью русских, едва ли превышавшей двадцать тысяч человек. Бегство было поголовное, а между тем никто не мог бы сказать, что турки трусы: это — народ безусловно храбрый. А янычары — цвет воинства Эмина-паши — во всем мире славились своей стойкостью. Однако все эти полчища были сломлены железною энергией русских.

Рота, в которой находился Александр Васильевич Кисельников, одною из первых ворвалась во вражеский лагерь.

Трудно было узнать недавнего блестящего петербургского офицера-гвардейца в оборванном, загорелом армейском пехотинце, каким в данное время был Кисельников. Но зато он немало понюхал пороху, жил активной боевой жизнью, был здоров, как никогда, весел и нисколько не жалел об утраченных столичных условиях.

— Господа! — крикнул какой-то прапорщик. — Да ведь это палатки самого паши. Может быть, здесь и гарем; говорили, что он возит с собою. Ура!.. На штурм красавиц!

Юноша ринулся в ставку визиря. За ним кинулись и другие офицеры.

Все вбежали и остановились в смущении перед десятком испуганных женщин.

— Да ведь это наши, русские! — вдруг воскликнула одна из них, и из многих-многих глаз полились слезы счастья.

Кисельников машинально прошел в другую часть палатки.

— Эх, жил-то, черт!.. Ковры, золото… Наши казачки уже все приберут, — бормотал он, осматривая убранство визиревой ставки.

Вдруг он остановился, заметив женщину, бледную, дрожащую, прижавшуюся в углу.

— Господи! Как похожа на Полю! — невольно вырвалось у него.

Женщина вдруг встрепенулась.

— На Полю?.. А?.. Да… Я — Поля… А вы? Ты… Саша?

Молодые люди кинулись друг к другу и замерли безмолвно в объятиях. Полинька рыдала, а он… Он сам не хотел признаться, что слезы падали из его глаз на прокопченный в пороховом дыму кафтан.

За Москвой, в селе Преображенском, у Хапиловского пруда, по ночам бывали таинственные собрания. Слышались слова молитв, плеск воды. Местные жители знали смысл этого явления и говорили:

— Раскольники в свою веру переправляют.