Франтишек Кубка - Мюнхен

Сотни тысяч сжатых кулаков взметнулись над головами.

Перед Табором начало светать. Из окна вагона Ян Мартину увидел, как из тумана вынырнули очертания хотовинского костела. Ян был еще не в форме, хотя его уже призвали. В кармане пиджака лежал конверт, присланный еще в редакцию три недели назад. Внутри конверта находился еще один конверт меньшего размера с надписью: «Вскрыть при объявлении мобилизации!»

Мобилизация была объявлена накануне вечером. По радио был передан приказ президента на всех языках республики. Еще не успело радио закончить передачу, как призванные уже бежали на пражские вокзалы с черными чемоданчиками. Бежали словно на свадьбу.

По приказу на службу призывались все офицеры, ротмистры, сержанты и солдаты запаса в возрасте до 40 лет включительно. Яну Мартину было больше 40 лет. Его демобилизовали тринадцать лет назад, и с тех пор никто из военных им не интересовался, даже на сборы не вызывали. Но во внутреннем конверте лежало приказание, предписывающее через шесть часов после объявления мобилизации явиться на сборный пункт в городе Йиндржихув-Градец. В приказании Ян именовался поручиком запаса.

Решение о мобилизации приняло вчера вечером правительство генерала Яна Сыровы, назначенное в то время, когда собравшийся перед парламентом народ принимал присягу верности. Требование народа было выполнено.

Все это вызвало в стране радостный подъем.

Когда Ян прощался с Таней в санатории, в Праге выключили свет. Все были уверены, что Гитлер распорядится сбросить ночью на Прагу первые бомбы, чтобы воспрепятствовать отъезду мобилизованных. Расчеты постов противовоздушной обороны заступили на дежурство.

Таня простилась с ним с серьезной, но гордой улыбкой. После этого он отправился домой, где распрощался с Еничеком и родителями. Мать собрала ему чемодан. Все делалось в большой спешке. Даже некогда было всплакнуть, хотя ей этого и хотелось. У Еничека были большие удивленные глаза, и он на прощание долго обнимал отца за шею. Наконец Ян выбежал на остановку трамвая, который, не зажигая огней, шел со стороны Ольшанского кладбища. Сотни мужчин буквально сбегались к вокзалу Вильсона. Такой мобилизации Прага не помнила.

— Наконец-то! — говорили женщины своим мужьям при расставании. — О нас, отец, не беспокойся!

И мужчины оставляли все заботы позади, чтобы поспеть на поезда. Залы ожидания на вокзалах наполнились гулом голосов. В вагонах раздавались старые военные песни. Никто не опасался бомб, которые Гитлер обязательно сбросит на вокзалы уже этой ночью.

В дороге никто не спал. Доставали еду, завернутую женами в бумагу:

— Все равно нас в казармах накормят!

Массы резервистов валили из поездов на затемненных станциях в Бенешове, Таборе, Собеславе. Их ожидали офицеры и солдаты с красными повязками на рукавах. Отводили в город. По дороге резервисты пели песни. Жители городков дружественно их приветствовали. Такой мобилизации Чехословакия еще не видела! А после девятьсот четырнадцатого года, как утверждали старшие, их было несколько.

— Да здравствует наша армия!

Наступил ясный осенний день. Поезд торопливо шел среди лугов и лесов. Никто бы не сказал, что начиналась война, настолько лучезарным было утро.

В Йиндржихув-Градце из поезда вышла основная масса людей. Через минуту поезд поехал дальше, куда-то в Моравию. На горе раскинулся старинный город. На крышах и на башнях костела развевались флаги. Площадь, на которой, по словам деда, тот останавливался по дороге в Вену, напоминала сейчас встревоженный улей. У колонны святой Троицы лежали кучи астр, львиного зева.

Ян прибыл в казарму. Ротмистр посмотрел документы, сказал:

— Ага… пропагандист!.. Пан поручик, получайте обмундирование и оружие. После этого сразу же явитесь к пану полковнику.

Поручик Ян Мартину переоделся в военную форму и представился пану полковнику. Выслушав доклад, полковник рассмеялся:

— Ты что, не узнаешь меня? — Это был Эвальд, с которым Ян познакомился в Усть-Северске. — Помнишь, как мы на чердаке у тетки Марфы разучивали при свече перестроение взводов?

— Ты говорил, что должен дослужиться до штабс-капитана…

— После перемирия я получил во Франции майора, ну и остался совсем в армии…

— Кагоурек погиб под Бахмачом…

— Слышал… А где ты потерял из виду Горжеца?

— Уже за Байкалом…

— Я читал об этом процессе… Он уже давно генерал. Ну, еще поговорим об этом. Значит, будешь у нас заниматься пропагандистской работой. У писателей и журналистов и в армии будет много работы.