Франтишек Кубка - Мюнхен

Люди на площади пребывали в хорошем расположении духа. Они радовались весеннему солнцу, теплу майского дня, ярким краскам флагов и цветов. Они очень хотели посмотреть театрализованное представление, которое вскоре должно было разыграться перед их глазами, а главное, им хотелось поприветствовать пана президента.

Все долго ждали, но вот наконец к ступенькам подъехал автомобиль, в который сели два человека, вышедшие из здания парламента.

— Едут в Град за президентом! — раздалось в толпе, и площадь затихла в ожидании.

Вскоре на обезлюдевшем мосту от Кларова показалась открытая машина, имевшая регистрационный номер 1. В ней сидел Масарик. Все сняли шляпы. Президент приложил к широкополой шляпе руку. Он вышел из машины, в темном демисезонном пальто, сосредоточенный и серьезный. Его сопровождал канцлер, человек с красивой бородкой, от которого во время войны Маша Градская получила приказ отправиться в Швейцарию. Стеклянные двери открылись, и на площади вновь воцарилась тишина. Только в кронах лип на набережной чирикали стайки веселых воробьев.

Но вот с крыши зазвучали фанфары, игравшие мелодию из «Либуше». Заколыхался государственный флаг. Рота почетного караула застыла по стойке «смирно». Послышалась команда: «На кара-ул!» Президент республики выходил на ступеньки парадного входа. Он остановился со снятой шляпой. Он был похож на те памятники, которые ему поставили при жизни. За ним толпились члены правительства во главе с Антонином Швеглой, генералитет. Среди генералов Ян узнал и Горжеца. Тот потолстел, лицо его стало еще краснее. И Ян Сыровы, с черной повязкой на глазу, был более обрюзгшим, чем раньше.

За рекой, в крепости, прогремел орудийный выстрел. Со стороны Града с гулом появились самолеты и начали кружить над толпами людей, над парламентом, над Прагой… Орудийный салют продолжался. Испуганные голуби взвились над крышами и полетели на Летенское поле. Музыка играла берущую за душу мелодию об этой прекрасной стране, сущем рае на земле. Толпы людей застыли в неподвижности.

Гром орудий заворожил Яна. Они не убивали, а стреляли в честь президента. Они стреляли в честь этой богатой, счастливой, по-весеннему радостной, молодой и прекрасной страны.

Артиллерийский салют закончился. Над головами затрепетали платки, в воздух полетели букеты цветов. Будто появившись из-под земли, на площади уже стоял эскадрон кавалеристов в шлемах, с обнаженными саблями. Кони ржали.

Президент вошел в машину и помахал собравшимся рукой. Конники тронулись. За ними, по направлению к Кршижовницкой улице, медленно поехал автомобиль.

— Слава! Слава! — кричали собравшиеся.

Дети прыгали от радости, бежали на набережную, чтобы еще раз увидеть кавалерийский эскадрон, когда он через ворота в Мостецкой башне выйдет на Карлов мост.

Звонили колокола. Обнаженные сабли и шлемы снова появились и вскоре исчезли на древнем мосту.

— Господин… — Ян взял за рукав мужчину, в надвинутой на лоб фуражке, который стоял у перил и неотрывно смотрел в воду. — Вы видели эти шлемы, знамена, обнаженные сабли? Эту гуситскую конницу? Вот так было и тогда, у Оусти, у Домажлице и всюду на земле, где мы прошли по полям битв…

Мужчина еще сильнее надвинул на лоб фуражку с поломанным козырьком. У него были уставшие, измученные глаза.

— Может быть, — тихо проговорил он. — Но где сам гуситский народ?

У Яна по спине пробежал мороз. Он оглянулся, желая показать незнакомцу этот самый гуситский народ, но тот уже исчез в толпе нарядных детей, которые с визгом бежали за военным оркестром, возвращавшимся под звуки громкого марша в казарму.

Однако в редакции Ян все же написал возвышенную статью, в которой говорил о гуситском народе.

Он писал о гуситском народе и в последующие месяцы. Писал потому, что сердце его болело все больше и больше. Это были неспокойные годы. Их называли годами конъюнктуры. Все чувствовали, что приближается что-то плохое, неизвестное, но не знали что.

Если это война, хвастались государственные деятели, мы защитимся от нее конференциями. Будем говорить о проблемах мировой экономики, договоримся о разоружении, подпишем документ, который отвергает и осуждает войну. Однако было ясно, что уже нельзя сохранить в прежнем виде отношения между бывшими победителями и побежденными. Франция всеми силами держалась за Версальский договор. Германия делала под него подкоп. Англия помогала Германии, чтобы не произошло чрезмерного усиления Франции. Все это называлось локарнской и европейской политикой, и даже паневропейской. К Пан-Европе могли относиться целые области Африки, потому что там господствовала Франция, но к ней не принадлежала ни Британия, ни, само собой разумеется, Россия. Россия — это Азия.