Алексей Десняк: Десну перешли батальоны

— Ты с фронта удрал, Григорий Бояр удрал. Отечество кто защищать будет?

Дмитро в сердцах сплюнул.

— Почему же ваш Никифор не пошел защищать отечество? — и сделал ударение на «отечество». Писарчук быстро свесил длинные, худые ноги в сапогах «бутылками».

— С Никифором себя сравниваешь? Он в гимназии был! Ученый! При воинском начальнике нужен…

Фронтовик захохотал. О-о, так можно защищать отечество… Он не раз встречал таких защитников. И опять исподлобья посмотрел на вороных сытых лошадей. Глаза его встретились с глазами Ивана. Тот не скрывал ни своей ненависти, ни удивления: фронтовик слишком уж смело отвечал его отцу. Дмитру вспомнилась полоска родного поля. «Мало нас, мелкие мы», — прозвенело в ушах, и он, не скрывая злобы, внезапно спросил:

— Ржица подходящая уродилась, Федор Трофимович?

Писарчук еще сильнее насупил густые, косматые брови.

— Слава богу, подходящая… Может, в жнецы пойдешь?..

Дмитро остановился. Будто кто-то снова огрел его кнутом, так обожгли слова Писарчука.

— Н-нет!

— Ов-ва! А что жевать будешь?

— Хлеб!

— А возьмешь где?

В глазах Писарчука насмешка. Дмитро не ответил и оглянулся. На солнце буйно колосилась рожь на помещичьих и кулацких полях. Писарчук перехватил этот взгляд.

— Не для тебя… Ты про наш хлеб забудь. Голову живо свернем.

— А если мы?..

Взбешенный Писарчук дернул вожжи.

Резвые лошади рванули, обсыпая фронтовика пылью.

У берега на двух старых, сработанных колесах уложены мостки. Молодица стирает белье. Река Лошь оделась в монисто лопухов — тихая, спокойная. Над Лошью растут вербы и тополя. К вербам привязаны лодки. В реке купаются шумливые дети. Молодица на мостках одна. Время от времени она выпрямляется, выкручивает выстиранную свою или свекрови сорочку, затем несет ее на лужайку, кладет на горку серого от влаги белья и, приложив козырьком ладонь ко лбу, не сводит глаз с русой головки, мелькающей в гурьбе детишек. В ее глубоких задумчивых глазах грусть одиночества. Из-под белой косынки спадают на плечи черные и густые, как смола, косы. Загоревшее лицо истомлено ожиданием и печалью. Только подушка знает, сколько слез выплакала молодица. Уже третий год проходит, как забрили мужа. Забрили и сразу погнали в действующую армию воевать с немцем. Редко приходят письма, да и с теми бежишь к соседям, чтобы прочли, — ведь ни она, ни свекор не знают грамоты. Стыдно делиться с чужими своей тоской по милому мужу. Может быть, не то написала б она в письме к любимому, нашла бы более ласковые слова, да вот! — неграмотна, а люди не поймут, что хочет выразить ее сердце.

Вечером уложит она Мишку спать, сама облокотится на подушку, склонит на руку голову — так целую ночь и не сомкнет глаз. Встанет, снимет со стены присланный с фронта портрет, подойдет к окну, смотрит на него при лунном свете. Стоит ее Дмитро с товарищем. Сабли в руках, на затылок лихо сбиты серые фуражки с кокардами. Смотрит Дмитро серыми глазами прямо на нее. Ничего не говорит, ничего не скажет… А она все думает, думает: жив ли он, здоров ли? Молит бога, чтобы пули пролетали мимо, чтоб ангел господень хранил его в боях. Ненавидела она войну, боялась ее и не понимала. Называла войну разлучницей, проклинала. Целовала портрет долгим, страстным поцелуем, прижимала к груди, а потом снова возвращалась в постель и плакала тихо, чтобы свекор со свекровью не услыхали, накричать могут…

Отгонит от себя мысли молодица, нагнется над мостками, полощет белье, а мысли снова осаждают. Сегодня встретила на огороде Наталку Бояр. «Еще нет Дмитра?» — спрашивает, а сама рада-радехонька: дождалась своего Григория. «Не горюй, молодица, приедет! Готовь встречу!» И снова смеется. Да неужели она плохо встретит Дмитра? В сундуке уже давным-давно припрятана бутылка наливки, а яйца найдутся. Приехал бы только поскорее и был здоров…

Свекор горюет. Жатва скоро, а жать нечего. И как они зимовать будут? Свекровь совсем расхворалась. Хоть бы Дмитро не забыл сапожного ремесла, заработал бы деньжат, а то и хлеба…

Не слышит молодица, как на горке затопали босые ноги. На улочке мелькнула лысина свекра. «Случилось что-нибудь?» — испуганно подумала Ульяна, но Тихон счастливо улыбается, машет руками.

— Ульяна, ты слышишь?.. Ульяна! Дмитро приехал!..

Она рванулась с мостков, чуть в воду не упала. Обмерла, сердце зачастило в груди, перехватило дыхание.

— П-правда?

— Приехал! Бородатый!.. Худой!..

Тихон торопливо бросал себе на плечи выстиранное белье. Оно сползало на траву. Старик волновался. Ульяна бросилась к детям.