Левон Сюрмелян - К вам обращаюсь, дамы и господа

— И как это только тебе удаётся их обмануть! — сказала она. — Я пойду к директору и попрошу снизить оценку до нуля.

Я ужаснулся:

— Мама, но я ведь в самом деле хорошо веду себя в школе!

Я всегда чувствовал большую ответственность перед посторонними за поддержание чести нашей семьи.

Мать согласилась не жаловаться на меня, когда я дал ей слово так же хорошо вести себя дома — большего обещать я ей не мог. Тогда, как бы в награду, она сказала:

— Возьми, примерь это, — и протянула синие штаны, которые шила.

Стоило мне посмотреть на них, как я тотчас узнал старые брюки Оника. Мама покраснела и смутилась. Её трюк не удался. Она их перешила и пыталась выдать мне за новые.

— Ты погляди на эту заплату сзади! — негодующе запротестовал я.

— Да она крошечная, с булавочную головку, никто и не заметит. Будешь носить в деревне.

Отец всегда гордился моим братом Оником и сестрой Нвард и никогда им ни в чём не отказывал. Но он никогда не гордился мной: я не играл ни на одном музыкальном инструменте, не читал и не понимал классического греческого, да и в арифметике не блистал. Что же касается отца, он считал предметами первостепенной важности только музыку, классический греческий и математику. Все его клиенты-греки знали, что Нвард — первая ученица в классе по греческому. Отец был большим поклонником греков, их языка и культуры. Жили мы на греческой улице, и некоторые армяне даже считали, что мы больше греки, чем армяне.

Вот и мама теперь очень сильно меня обидела. Если Нвард и Оник были «папиными детьми», то я и моя младшая сестра Евгине были «мамиными». Чаша весов склонялась в пользу Оника и Нвард, ибо слово отца было законом в нашем доме.

Отвергнутые Оником штаны стали кульминацией того невнимания и дискриминации, которым я подвергался. Я надел их только потому, что вспомнил о бедных и нищих ребятишках, которые мечтали бы носить такие.

— Посмотри, как они на тебе хорошо сидят, — сказала мама, подтягивая их. Оник был полненьким, а я таким худым, что штаны всегда с меня сползали.

Я встал перед зеркалом и вздохнул. «Почему я не такой же красивый, как Оник или Нвард?» — подумал я. Я был гадким утёнком в семье: смуглый, на макушке торчит пучок чёрных волос, как бы я их ни смачивал. Оник, напротив, был светлым, с мягкими каштановыми волосами, а Нвард — блондинкой. Все говорили, что я совершенно на них не похож.

Держа под мышкой скрипку, чинно вошёл Оник. К нему ходили два частных учителя. К Нвард тоже. Отец так много тратился на них. А меня он не замечал. Никто не принимал меня всерьёз. С тех пор, как Оник, продекламировав стихи, получил от патриарха Завена, главы нашей церкви, корзину груш, он возомнил себя важной личностью. Подумаешь, я мог бы продекламировать лучше него, только он знал стихи с очень трудными словами, потому что был двумя классами старше меня да ещё занимался с частными учителями.

— Сегодня зеленщик не пришёл, — сказала мама. — Пусть кто-нибудь из вас сбегает в овощную лавку и принесет оху [3] Оха — турецкая мера веса, равная 1 кг 225 г. гороха и три пучка петрушки.

— Мне нужно заниматься на скрипке, — сказал Оник.

Конечно, идти пришлось мне. Все мелкие поручения выпадали на мою долю. После того, как я принёс петрушку и горох, мне ещё пришлось притащить два ведра воды из общественного источника, будто гордости у меня никакой.

Наконец я освободился и мог поиграть. Антула и Пенелопа Персидес позвали меня поиграть с ними в классы. Нежная блондинка Антула была моей возлюбленной. Я собирался на ней жениться, когда подрасту. В семье Персидес, наших соседей-греков, было шесть дочерей, каждая из которых могла бы свободно позировать Праксителю [4] Пракситель — великий древнегреческий скульптор, главный представитель новоаттической школы пластики. Родился в Афинах в начале IV столетия до н. э. (примечание И. Карумян). , настолько они все были прекрасны. Но играть с Антулой и Пенелопой мне не хотелось. Я же был мальчиком в конце концов и мне надо было доказать своё мужское превосходство. Но они упросили меня, и я согласился.

Их старшей сестре Хелене было двенадцать, и она уже с нами не играла. Сидела на пороге дома и наблюдала за нашей игрой.

— Посмотри в зеркало! — рассмеялся я, показывая на её штанишки. Так кричали дерзкие мальчишки, вроде меня, увидев штанишки девочек. Хелене зарделась и опустила юбку.

— А ну, подними, — сказал я, — дай мне снова посмотреть в зеркало!

Хелене высунула язык, выразив этим полное пренебрежение ко мне.