Филипп Ванденберг - Вторая гробница

– Тебе не стоит читать такую литературу, Говард! – перебила его мисс Джонс. – Не в таком юном возрасте.

Но Картера было уже не остановить.

– Погодите, – горячо настаивал он, – послушайте, чем закончилась история.

И Сара вынуждена была слушать дальше.

– Джон не был особенно смышленым, но он обладал одним талантом, который удивлял других уличных мальчишек. Он ходил по железным водопроводным трубам в Мидлсексе и так научился балансировать, что все удивлялись. Когда в городе остановилась проездом группа канатоходцев, он спросил, сможет ли им пригодиться его талант. Без колебаний он взобрался на канат и прошел по нему с палкой-балансиром на уровне церковной колокольни. С этого дня Джон стал канатоходцем и объездил вместе с труппой всю Англию. И даже в Америке побывал…

– И ты тоже чувствуешь себя корольком?

Говард посмотрел на мисс Джонс, которая смерила его взглядом.

– Я был маленьким и слабым, скажу я вам. Все общественные школы отказались принять меня. Вот поэтому-то я в этой школе. И надо сказать, я очутился среди достаточно глупых девочек, которые только учат таблицу умножения и пытаются шить одежду. Я же стал взрослым за последние годы.

– Тебе плохо в этой школе?

Картер запоздало отвернулся.

– Я бы соврал, если бы попытался заверить вас, что мне нравится туда ходить. Но что мне остается делать?

– Неужели ты отказался от своей мечты стать знаменитым канатоходцем? Я думаю, что у тебя тоже большой талант!

– Вы имеете в виду это? – Говард пролистнул пальцами страницы своего альбома для эскизов. – Хватит ли этого, чтобы стать знаменитым?

– Ты должен в это верить! – настаивала Сара.

Картер пристально посмотрел на нее, но девушка не могла растолковать этот задумчивый взгляд.

Поднялся ветер, и Сара сказала, что собирается идти домой, пока не стало совсем холодно. Она спросила, не хочет ли Говард ее проводить.

Картер покачал головой и лишь пробормотал, что ему нужно поймать еще одну ящерицу. А для этого следует остаться одному.

На обратной дороге Саре в голову лезли странные мысли. Она чувствовала, что ее судьба и судьба мальчика как-то связаны. Хотя Сара была единственным ребенком в семье, это еще не значило, что жизнь у нее была лучше, чем у одиннадцатого. Она воспринимала себя как помеху другим людям, помеху одинокому отцу, помеху соседке, которая взяла Сару к себе и которую Сара вынуждена была благодарить за каждый пустяк, помеху в школе для девочек в Ипсвиче, где ей пришлось вымаливать постоянное место.

Что удивляло Сару Джонс, так это рассудительность, с которой юный Картер говорил о своей жизни. Жалость к себе и беспомощная злость, обычно присущие мальчикам такого возраста, казалось, были чужды Говарду. Да, он тоже прожил трудную жизнь. А Говарду было пятнадцать. И он был все еще ребенком, однако в его естестве Сара увидела для себя явное преимущество, которым и сама хотела бы обладать.

Для Сары потеря всех сбережений означала катастрофу, потому что она теперь вынуждена была идти на поводу у баронессы фон Шелль. Преподавание в школе для девочек давалось Саре нелегко. В Ипсвиче она привыкла к другому, а здесь девочки были упрямы, своенравны и совершенно не проявляли интереса к учебе.

Как только закончились первые четыре недели работы, баронесса вызвала Сару Джонс к себе в кабинет, который находился на самом верхнем этаже, в конце длинного коридора. На черной двустворчатой двери красовалась белая эмалированная табличка с надписью «Дирекция». С тех пор как Сара сюда приехала, она входила в эту комнату лишь однажды. Но, как и в первый раз, девушка вздрогнула при виде массивной черной мебели и тяжелых запыленных штор: казалось, эта комната пустовала несколько десятков лет.

Гертруда фон Шелль была неподвижна, как статуя из музея восковых фигур мадам Тюссо. Она сидела за чудовищно громадным столом с черными львиными ножками, который, вероятно, сделали еще при короле Георге (естественно, ІШ). Над головой баронессы висел ужасный портрет королевы Виктории в черной раме, такой массивной, что она, казалось, была вытесана из бревен.

Когда Сара подошла ближе, она заметила, что баронесса крайне взволнована. Лицо ее было пурпурно-красным, а на щеках проступили маленькие синие жилки.

– Садитесь, мисс Джонс! – произнесла баронесса властным тоном, с трудом скрывая свое волнение.

Сара присела на единственный стул перед письменным столом, как преступник в ожидании приговора.