Милош Кратохвил - Магистр Ян

— Хватает на лету, — кивал головой поденщик. — Скоро он будет читать и писать лучше нас. Мы-то с трудом одолеваем науку — спасибо Прокопеку за его терпение. Поближе к берегу, к лесорубам, ходит другой студент, тоже ученик Гуса. Говорят, магистр посоветовал им учить нас.

К огню подсел старый батрак. Его худые плечи согнулись от многолетнего изнурительного труда. Поденщик показал на него рукой:

— Он тоже учится, хотя уже старик!

— При чем тут старость, — сказал дед. — Грамота… она вроде колдовства! Скажешь слово, напишешь его, а другой посмотрит и прочтет то, что ты сказал. Написанное слово не пропадает, не улетает и не уносится ветром, как сказанное слово. Прокопек говорит, что благодаря письму уцелело много мудрых мыслей великих мужей, которых уже давно нет в живых. Людям нужна мудрость, простая, настоящая, человеческая. Она очень нужна. Я сам, хоть мне немного осталось жить на этом свете, учусь грамоте, чтобы читать Библию. Вот в чем дело. Знаете, почему? — спросил он, лукаво улыбаясь, оглядел всех и сам ответил: — Потому, что в Библии — правда, истина. Там всё иначе, чем рассказывают попы.

Лицо старика помолодело и оживилось. Весело закинув голову, он направился к нарам.

Ян в последний раз помешал в котле поварешкой:

— Готова! Лучше не будет!..

Таган обступили со всех сторон мужчины и женщины с чашками и котелками. Дети сгрудились возле родителей.

Сняв с головы шапку, Ян сказал:

— Боже, будь милостив, пошли нам и завтра такую же похлебку!

Он опустил поварешку в котел и начал разливать в маленькие и большие посудинки, которые подавали люди. Каждому досталось столько поварешек, сколько было душ в семье. Ян разлизал спокойно, не спеша, и люди терпеливо ждали своей очереди. Никто не опасался, что кому-нибудь не хватит.

Последней подошла худая женщина. Она попросила оставить для нее похлебку в котле:

— Мои ребятишки еще не вернулись.

Сташек заметил, что она очень озабочена.

— Хочешь, я поищу их?..

— Где ты их теперь найдешь? — сказала она, грустно опустив голову. — Они ушли еще вчера вечером.

— Просить милостыню… — договорил за нее плотник Йира, сидя на нарах и продолжая точить топор. Этот драгоценный топор кое-как кормил целую семью. — Тебе нечего стыдиться, жена, — мрачно продолжал он. — Не мы повинны в этом. Пусть стыдится тот, кто забрал у нас последние крохи: поп, слуга божий!..

Люди склонились над скудной едой. Теперь у Яна появилась свободная минутка. Он сел возле угасавшего огня, снял промокшие башмаки и стал греть замерзшие ноги.

Неожиданно скрипнула дверь, и в нее протиснулись две детские фигурки — мальчик лет десяти и девочка. Девочка, горько плача, бросилась к матери.

— Он отнял… отнял всю нашу милостыню, — рыдая, сказала она.

Йира вскочил и вопросительно взглянул на сына.

— Я дрался с ним, но он оказался сильнее меня, — не столько с огорчением, сколько с гневом сказал мальчик. — У нас было почти семь галлеров, когда мы попались на глаза нищенствующему монаху. Он отобрал у меня деньги.

Мать поспешила налить детям похлебки.

— Не плачь, доченька, — успокаивала она девочку.

— Он такой злой, такой… — продолжала всхлипывать девочка.

— Он кричал, — сурово сказал мальчик, — что только нищенствующие монахи имеют право собирать милостыню. Он ругал нас, а сам такой… такой… — и горько заплакал.

— Иди ко мне, сынок, — позвал его Йира. — Не плачь. Запомни этот случай — на всю жизнь…

К жене Йиры подошла девушка и подала ей два ломтя хлеба:

— Дай ребятишкам. Они очень устали. Я не хочу есть.

Женщина, стыдясь, взяла хлеб:

— Спасибо тебе, Анежка.

В очаге остались одни угли, а у самого пола дотлевали лучины. Мрак сгущался, и в нем потонули углы ночлежки. Во тьме утихли голоса людей. Но если бы кто-нибудь заговорил, то сказал бы то же, о чем думали все.

Желая нарушить гнетущую тишину, Ян громко захохотал:

— Знаете ли вы, как поймать монаха? Поставьте крысоловку и положите для приманки грош. Слуга божий почует его за целую милю, припрется к ловушке, сунет в нее руку и попадется.

Кое-кто засмеялся. Озорная шутка и смех нарушили тишину. Люди постепенно оживились:

— Попы и монахи служат мамоне, а не богу! Ничего себе, хороши слуги божьи!

— Они смеются над евреями, которые плясали вокруг золотого тельца. А сами? За один золотой волосок из его хвоста они готовы убить собственного отца!

— Они загребают деньги обеими руками. Идешь в костел, берешь кошелек, точно на ярмарку. Вот почему такие, как этот негодяй монах, не стыдятся обобрать голодных детишек. Черт бы побрал этих святош! Разве у них желудки больше наших? Если бы они сели с нами за стол, то съели бы меньше нашего: мы-то вечно голодные, а они — обжираются. Не напялит на свою тушу поп и две рясы сразу. Золото словно околдовало попов.