Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Ощущение, будто делается «что-то не то и что-то не так», было связано совсем с другим. Каваньяри провел уже достаточно много времени среди афганцев, чтобы не заметить основные черты их характера. И он отчетливо видел, что даже те, кто брал его деньги или кто имел основание быть недовольным нынешним эмиром, страстно любят свою отчизну и гордятся ею. И это порождало сомнение в конечном успехе «деликатных операций», как мысленно характеризовал свои действия комиссар. «Только сильнейший военный удар, неумолимый и оглушительный, заставит афганцев признать наше превосходство и принять наше владычество», — думал он. Эту мысль Каваньяри неизменно проводил и в своих донесениях вице-королю. Каваньяри настойчиво писал об этом, так как знал, что тем самым подкрепляет взгляды Литтона и его окружения, а также вынашиваемые ими планы. Ему было известно, что вдоль границ Афганистана с Индией сосредоточиваются британские войска, и в душу закрадывалось тревожное ожидание: какая роль предназначается ему в назревающих событиях?

Когда ждешь чего-то важного, оно всегда приходит неожиданно. Так случилось и теперь. 8 августа 1878 года пешаварскому комиссару передали телеграфное предписание немедленно прибыть в Симлу.

Через два дня Каваньяри входил в знакомый дом. Вице-король находился в кабинете в обществе полковника Колли. Как и прежде, лорд Литтон старался создать дружескую, неофициальную атмосферу. Он даже проявлял еще больше теплоты и сердечности, хотя по привычке не упустил случая слегка поддеть прибывшего.

С этого и началась беседа:

— Ждем вас, майор. Не скрою, я внимательно наблюдал за вашими действиями. Они заслуживают одобрения. Если вы еще и не стали настоящим Наполеоном, то уровня Талейрана или Фуше уже достигли.

Каваньяри еще при первом знакомстве освоился со стилем Литтона и знал, что его шутливый тон в любой миг может смениться серьезным. Так и произошло. Вице-король тут же перешел к делу.

— Год назад я предупреждал Лондон об опасности, нависшей над нами с севера. Меня высмеяли. Теперь в Кабуле находится русская миссия. Этот сумасшедший дикарь, Шер Али, заверяет, что ее приезд ничем нам не грозит. Мне совершенно безразлично его мнение. Я сам буду решать, чего нам следует бояться…

И снова Колли молча кивал, соглашаясь с каждым словом вице-короля.

— Пусть даже никакой угрозы нет, — продолжал тот, — прибытие в Афганистан представителей Петербурга — отличный повод, чтобы потребовать от Шер Али принять и нашего посла. Да и не только для этого. Вот, знакомьтесь с копией депеши, которую я отправил статс-секретарю по делам Индии.

И он протянул майору письмо. Оно гласило: «Мы теперь должны пересмотреть вопрос о том, что реально представляет собой наша северо-западная граница. Нынешняя линия… совершенно не соответствует своему назначению. Великой естественной границей Индии является хребет Гиндукуш с его отрогами; этому хребту и надлежит быть нашей окончательной границей».

Каваньяри сразу сообразил, что означает перенос пограничной линии на Гиндукуш. Это же почти полное поглощение Афганистана Британской империей!

Далее вице-король намечал конкретные практические пути для достижения намеченной цели. Если правительство согласно с высказанной точкой зрения о направлении границы, гласил далее текст, то для ее установления есть три способа: добиться такого союза с Шер Али, который исключал бы всякое влияние России на Афганистан; если это невозможно, расчленить Афганистан и поставить правителем более послушного эмира; завоевать столько афганских земель, сколько потребуется для прочного сохранения северо-западной границы Британской Индии.

Первый вариант лорд Литтон находил абсолютно безнадежным, третий рассматривал как крайний. Оставался второй, и в качестве предпосылки к его осуществлению он предлагал отправить в Кабул дипломатическую миссию. Ее цель — требовать предоставления Англии права разместить своих офицеров в афганской столице и в Герате для контроля за обстановкой в стране, а особенно — за внешней политикой Шер Али.

— Я настаивал на немедленном ответе, — подчеркнул вице-король, когда майор вернул ему прочитанный меморандум.

…Лорд Литтон не мог знать, что этот документ вызвал у лорда Биконсфилда долгое раздумье. Изучая его перед заседанием кабинета, премьер неожиданно вспомнил свое выступление в парламенте тридцать пять лет назад. И в его памяти возникли не только отдельные слова и выражения, но и весь тот день, окрашенный праздничным настроением. Он, тогда еще молодой Бенджамен Дизраэли, лишь недавно избранный депутатом, произнес одну из своих первых речей, являющуюся по традиции чем-то вроде посвящения в политические деятели.