Виктор Поротников - Утонуть в крови - вся трилогия о Батыевом нашествии

— Прими мое сочувствие, подруга, — сказала Устинья, удаляясь с кладбища вместе с Фетиньей. — Ивор Бокшич был хороший человек.

— Я тоже скорблю по твоему отцу, Устя, — промолвила Фетинья, взяв подругу за руку. — Твой отец всегда был приветлив со мной. Да уготовит ему Господь райские кущи!

— Куда ты теперь? — Устинья сбоку взглянула на Фетинью.

— На подворье женского монастыря, — ответила Фетинья. — Я там помогаю лекарям покалеченных ратников врачевать. Все монахини этим же делом заняты вместе с игуменьей. А ты куда?

— Я в войско вступила, — проговорила Устинья, — нахожусь в одной сотне с Кутушем. Он обучает меня стрелять из лука, владеть мечом и копьем. Буду мстить проклятым мунгалам за отца и брата!

— А где половчанка Аннушка? — поинтересовалась Фетинья.

— Дома под присмотром у моей матушки. — Устинья тяжело вздохнула: — Ташбек, отец Аннушки, привез ее в Рязань в надежде, что здесь-то его любимая дочь будет в безопасности. Однако ныне над всеми рязанцами смерть нависла. Как спасти Аннушку, ежели мунгалы в Рязань ворвутся, ума не приложу!

— Выстояла Рязань в осаде пять дней, выстоит и еще, — ободряюще промолвила Фетинья, — а там, глядишь, и помощь подойдет. Гонцы ведь к соседним князьям разосланы! Ингварь Игоревич должен прийти с дружиной из Чернигова! Братья Роман и Глеб Ингваревичи под Коломной войско собирают.

На перекрестке Большой и Успенской улиц две подруги расстались. Фетинья свернула в переулок, ведущий к подворью женского монастыря. Устинья направилась дальше по Большой улице, к своему дому.

По улицам Рязани расползались быстро сгущавшиеся сумерки.

После недавнего снегопада опять повеяло теплом, так что выпавший снег стал тяжелым и липким.

Устинья не прошла и полусотни шагов, как столкнулась с бежавшим ей навстречу Нежатой, приятелем ее покойного брата. Нежата был в кольчуге и шлеме, с мечом на поясе. От быстрого бега Нежата раскраснелся, как румяное яблоко.

— Что случилось? — окликнула юношу Устинья. — Куда спешишь сломя голову?

Нежата остановился.

— Татары выкатили на лед Оки свои камнеметы и частоколы на колесах, — промолвил он, тяжело дыша. — Не иначе, нехристи замышляют произвести ночной штурм или собираются обстрелять огненосными горшками западную стену Рязани. Воевода Твердислав повелел всем сотникам изготовить ратников к сече. Наша сотня уже почти вся собралась близ западной стены, а сотника нашего нигде нет. Вот бегу домой к Даниле Олексичу. Может, он дома отсыпается.

— Ой! Мне же тоже надо в воинскую справу облачаться и к месту сбора спешить! — воскликнула Устинья.

— У тебя сегодня были похороны отца, поэтому до утра можешь отдыхать, — сказал Нежата. — А я замолвлю за тебя словечко перед Данилой Олексичем.

— Не буду я дома сидеть! — решительно возразила Устинья. — Да и не устала я. До встречи на стене, Нежата!

Устинья припустила бегом по улице, отбросив свою длинную косу с груди на спину. Ее белая заячья шапочка мелькала в густых серых сумерках быстро удаляющимся светлым пятном.

Нежата постоял на месте, глядя вслед Устинье, затем поспешил дальше, к дому Данилы Олексича.

Юноше пришлось довольно долго грохотать рукоятью меча в ворота купеческого дома. Наконец ворота открыл сам Данила Олексич.

Выслушав из уст Нежаты распоряжение воеводы Твердислава, купец ворчливо обронил:

— Ни поспать, ни пожрать толком не дадут! Обожди меня во дворе, младень. Я живо соберусь!

В ожидании, покуда сотник выйдет из дому, Нежата нетерпеливо прохаживался по просторному двору от крыльца до распахнутых ворот конюшни и обратно. Внезапно Нежата обратил внимание на вилы, брошенные возле большой навозной кучи. Длинные зубья вил были окрашены свежей кровью. Тут же лежала лопата, с помощью которой только что кто-то сваливал в кучу навоз. Было видно, что навоз в спешке перекидали с одного места на другое. Комья навоза были разбросаны повсюду.

Когда Данила Олексич вышел из дома на крыльцо, облаченный в панцирь и воинский плащ, Нежата показал ему окровавленные вилы.

— Это челядинец мой сегодня свинью заколол, — быстро проговорил купец, предупреждая вопрос Нежаты.

— Почто же вилами? — удивился Нежата.

— Вот и я то же самое дурню этому сказал! — немного нервно рассмеялся Данила Олексич. — Увалень — одно слово! Он же — мордвин, а у мордвы мозги набекрень.

И все же кое-что в поведении сотника показалось Нежате странным. Данила Олексич сказал, что это его челядинец с навозом управлялся, а у самого сапоги в навозе вымазаны. Еще Нежата нашел в конюшне шапку с опушкой из черно-бурой лисы и отдал ее Даниле Олексичу, а тот заявил, что шапка эта его челядинцу принадлежит. Мол, он во хмелю работал, поэтому и обронил ее. Нежата подумал про себя, что столь дорогая шапка не всякому купцу по деньгам будет, не говоря уже про какого-то челядинца, но вслух ничего не сказал.