Валерий Кормилицын: Разомкнутый круг

– Водяной шалит! – с опаской произнес один из мальчишек.

Все, стараясь скрыть страх, повертели головами по сторонам и придвинулись ближе к огню. Даже собаки, поскуливая, жались к людям, или так показалось Максиму. В чаще леса он увидел горящие глаза. Указал Кешке в ту сторону, но тот дрожащим голосом ответил, что ничего там нет.

Максим огляделся по сторонам – горящих глаз не было видно, но показалось, что кто-то ходит вокруг. Двумя руками он подтянул к себе собаку. Неожиданно кругом затрещало, собаки, вскочив, зарычали, Кешка заорал благим матом…

Максим вскочил и, дрожа всем телом, приготовился встретить нечистую силу: «Негоже дворянину ведьм бояться», – подумал он.

Тут они и набросились на ребят… стали ожигать их крапивой, почему-то Максима не трогая. Один из парней в ужасе свалился в костер, но ведьмы быстро его вытащили.

Кешка ловко полез на дерево, громко вопя и отлягиваясь от стройной маленькой ведьмочки с накрытой пучком травы головой. Один мальчишка, икая и вытаращив глаза, сидел и мелко крестился.

– Что, получили? – ухмыльнулась ведьма, скинув с головы копешку из травы. – Будете знать, как подглядывать, – засмеялась она, убегая.

Максим тяжело плюхнулся рядом с крестившимся парнем. Неподалеку от него, тяжело дыша, улегся слезший с дерева Кешка. Из леса стали возвращаться смущенные ребята.

– Ну и ну!.. – смеялись они, приходя в себя. – Вот это отомстили.

В эту ночь, конечно, никто так и не уснул.

«Июль – красота цвета и середка лета», – приговаривала старая, но бодрая еще нянька Максима.

Нянька Лукерья подняла и поставила на ноги не только Максима, но и его мать и поэтому пользовалась в доме непререкаемым авторитетом. Домашние дела, заготовки на зиму, соленья, варенья – всем заведовала она. Лечила простуды, заговаривала чирьи, все знала и умела старая мамка. «Июль-сладкоежка щедр на душистые ягоды», – жевала она тонкие бескровные губы и раздвигала клюкой кустарник.

Поутру с лукошками пошли в лес. «Столько присказок никто не знает», – думал Максим, с уважением поглядывая на бодро ковыляющую по лесной траве старушку. В зелени травы густо синели колокольчики, и Максим, балуясь, сшибал их палкой. Тяжело нагибаясь, нянька рвала и складывала в корзину золотистый зверобой, череду и чистотел. Показывала барчуку ягоды лесной малины. – Чего, дитятко, мимо идешь? – ласково спрашивала она. – Набивай полный рот. Интересно ему ходить с нянькой Лукерьей.

В другой день шли по грибы – собирали разноцветные сыроежки, а в небольшом хвойном лесочке набрали полное лукошко желтых лисичек. Любил свою няньку барчук.

Гусарский полк, в котором командовал эскадроном ротмистр Аким Рубанов, рескриптом императора Александра готовился к отправке в Австрию для участия в военной кампании.

Кутежи шли беспробудные, эскадрон полностью был небоеспособен. До обеда спали. Днем собирались у кого-нибудь из офицеров на квартире. Пили шампанское, постепенно приходя в себя, делились впечатлениями о предыдущей ночи. По мере выправления здоровья начинали хвастаться выпитым и количеством соблазненных дам… Вечером шли либо в ресторацию, либо на бал, либо в театр. Впрочем балы летом стали редки– весь высший свет разъехался по своим поместьям.

Жизнь на какое-то время обернулась к Рубанову черной своей полосой. Во-первых, в кои-то веки решил выхлопотать отпуск, но вышла промашка в связи с начинающимися боевыми действиями. Во-вторых, за дуэль с преображенцем Мишкой Васильевым, ловеласом, бретером и пьяницей, чуть было не разжаловали.

«Но теперь всё позади, – думал он, – а впереди благословенная война, стычки с неприятелем, взятые города, награды, бочки мадеры и немецкие фрау, а может, французские мадемуазельки… словом –Жизнь!»

Ротмистр, несмотря на свои сорок лет, не потерял еще вкуса к жизни и, словно юный корнет, старался взять от нее как можно больше. Он легко относился к изменам своих любовниц, легко изменял сам, в карты ему чаще везло, чем не везло – на жизнь с шампанским хватало. Жене с сыном денег из жалованья не отправлял, но и с поместья не брал ни копейки. Словом, с офицерской точки зрения, служба пролетала так, как ей и было положено…

Правда, не всегда ладил с начальством – отцы-командиры считали его задиристым и колючим, но друзьями и женщинами был любим и любил их сам. Поэтому судьба не наложила на его лицо глубоких морщин – следов забот и раздумий, лишь чуть посеребрила виски, что придавало суровому облику гусара тонкую пикантность и некий шарм.