Генри Хаггард - Элисса

«Не хочу ничего этого! — воскликнуло ее сердце. — Хочу только, чтобы ко мне вернулся мой утраченный возлюбленный!»

«И только-то? — язвительно произнес голос богини. — Тогда повели, чтобы он воскурил мне фимиам — и он твой. Неужели той дивной красоты, которой я тебя наделила, недостаточно, чтобы похитить одну-единственную душу у слуг моего заклятого врага — еврейского Бога».

«Нет, нет! — запротестовало ее сердце. — Я не стану сбивать его с пути праведного, склонять к отречению».

«И все же будет по-моему! — издевался призрачный голос. — Ради тебя он воскурит мне фимиам!»

Наваждение исчезло, перед Элиссой распахнулись золотые ворота дворца Баалтис. Жрицы усадили ее на золотой трон в форме полумесяца и набросили на нее черное покрывало, усеянное россыпью звезд, — символ ночи. Затем, удалив всех непосвященных, они совершили обряд тайного поклонения. В страхе и изнеможении Элисса откинулась на спинку трона. Наконец ее отнесли на отделанную слоновой костью кровать Баалтис, истинное чудо ремесленного мастерства и аллегорического искусства, — и оставили одну.

На другой день, на рассвете, в лагерь Итобала отправилось посольство, возглавляемое Саконом, к чьей свите примкнули Метем и Азиэль. Посольство должно было сообщить царю ответ на его требование, ибо сам он отказался посетить Зимбое, если ему не разрешат привести с собой большее, чем допускали соображения безопасности города, войско. На некотором расстоянии от лагеря они остановились и послали к царю Итобалу гонцов с предложением встретиться на равнине, ибо не решались входить в его лагерь, обнесенный прочной терновой изгородью. Метем сказал, что не боится царя и пошел вместе с ними; едва он оказался за воротами, как его тотчас пригласили в шатер Итобала. Огромный, могучий царь угрюмо расхаживал взад и вперед.

— Зачем ты сюда пожаловал, финикиец? — спросил он, оглядываясь через плечо.

— За своим вознаграждением, царь. Ты изволил обещать мне сто унций золота, если я спасу жизнь госпожи Элиссы. Я прежде всего хочу сообщить, что мое врачебное искусство одержало верх над отравленной стрелой, пущенной этим вероломным шакалом и пронзивший насквозь ладонь госпожи Элиссы, когда она беседовала с принцем Азиэлем. Поэтому я пришел за вознаграждением. Вот здесь у меня записана сумма. — И он достал свои таблички.

— Если половина того, что я слышал, — правда, предатель, — сказал разъяренный Итобал, — только палачи и пыточных дел мастера смогут сполна уплатить мой долг. А ну скажи, купец, как ты отблагодарил меня за целый мешок золота, который я приказал тебе выдать несколько дней назад.

— Наилучшим образом, царь, — бодро ответил Метем, хотя его и пробирал страх. — Я сдержал свое слово и выполнил повеление царя. Отныне принц Азиэль не может жениться на дочери Сакона.

— Да, предатель, ты достиг этой цели, добившись ее посвящения в сан Баалтис и возведя таким способом барьер, непреодолимый даже для меня. Трудно надеяться, что она выберет меня по своей доброй воле, а попытаться применить силу, чтобы завладеть Баалтис, — святотатство, которое не посмеет совершить ни один человек, даже царь, в страхе перед возмездием Небес. За твою услугу я хочу рассчитаться с тобой так, как ты и не предполагаешь. Слышал ли ты, финикиец, что вожди некоторых моих племен любят обтягивать свои копья кожей белых людей, а из их тел изготовляют снадобье, внушающее отвагу?

Задав столь доброжелательный, наводящий на приятные размышления вопрос, Итобал замолчал и посмотрел на дверь шатра, как бы собираясь позвать стражников.

Метем весь похолодел, ибо знал, что этот дикий царь не из тех, кто бросает угрозы на ветер. Но хладнокровие и находчивость не изменили ему и на этот раз.

— Да, я слышал, у твоих племен есть довольно странные обычаи, — сказал он со смешком. — Но я не думаю, чтобы моя сморщенная шкура могла украсить древко копья, снадобье же из моего тела может внушить лишь торговую смекалку, а никак не отвагу, необходимую для воина. Но шутки в сторону, слушай же меня, царь. Когда я вынашивал свой замысел, признаюсь, я даже не допускал возможности, что тебя могут остановить подобного рода соображения. Ты веришь, будто теперь она богиня? Даже если и так, — не мне подвергать это сомнению — кто может быть более достойным супругом для богини, чем величайший на земле царь. Бери же ее, царь Итобал, бери ее; когда твои армии осадят город, поверь мне, жрецы Эла охотно отпустят тебе такой грех, как желание поцеловать прелестные губы Баалтис.