По природе своего писательского дарования Цесарец тяготел к толкованию, объяснению, прямому выявлению смысла, но не всегда находил необходимое равновесие между изображением и истолкованием. Символико-экспрессионистскую палитру первого романа здесь заменяет прямая публицистичность. Ее использование объясняется разными причинами. С одной стороны, чисто художественными — публицистическое начало активно использовалось тогда литературой, особенно революционной, для характеристики сложной политической ситуации, политических позиций персонажей, сути их идеологической борьбы. С другой стороны, эти причины лежат в сфере внелитературной и заключены в той роли, которую вынуждена была играть передовая художественная литература, становясь в условиях террора единственной трибуной открытого обращения к трудящимся.
Со второй половины 1929 года Коммунистическая партия Югославии переживает трудный период своей истории. Накануне монархофашистского переворота (1929) она поручает Цесарцу издание легальной газеты «Заштита човека» — официального органа югославского МОПРа, и он полностью отдает себя выполнению этого задания. Ему приходилось самому почти целиком заполнять всю газету: он писал статьи, переводил Гюго, Гашека, Лондона, собирал информацию о борьбе с реакцией в Югославии и других странах. После переворота газета была запрещена, а ее издатель и редактор арестован… за статьи, опубликованные в газете КПЮ «Борба» пять-шесть лет тому назад, в частности, за статью об Алии Алиягиче. В течение только 1928–1929 годов Цесарец арестовывался семь раз. Но и в этих труднейших условиях он продолжал создавать художественные произведения. В конце 20-х — начале 30-х годов писатель обращается к двум жанрам — к социально-психологической новелле из жизни бедняков и к жанру новеллы-легенды или фантастического рассказа, позволившему ему не только найти художественно оригинальные решения, но и поставить в эзоповой форме важнейшие вопросы, волновавшие общество, — проблему власти, восстания, путей борьбы с насилием. Первые впоследствии составили сборник «Новеллы» (1939), вторые — «Исход израильтян и другие легенды» (1938). Близкие проблемы ставятся им в последнем романе «Эмигранты», писавшемся на протяжении 20-х годов, а вышедшем лишь в конце 1933 года. Это произведение можно смело поставить в один ряд с произведениями европейской левой литературы, основанной на понимании слитности задач искусства и партийной деятельности и в то же время уже осознающей свою специфику как деятельности совершенно особого вида. Это романы Иллеша «Тиса горит» (1929), «Славянская песня» Вайскопфа (1929), «Улица Розенгоф» Бределя (1931), та же «Анна-пролетарка» Ольбрахта. Названных писателей роднит прежде всего поставленная задача — изобразить выступления пролетариата конца 10-х — начала 20-х годов. Всех их интересуют вопросы внутрипартийной работы, полемика с правыми социал-демократами и реформистами, дискуссии по вопросам организации рабочего движения, методов революционной борьбы. Словом, партийная жизнь, партийная борьба, характеры революционеров и их отношение к людям, являясь неотъемлемой частью жизни этих писателей, признаются ими важнейшей темой искусства и смело вводятся в художественное произведение.
Действие романа «Эмигранты» протекает в Праге в 1919 году, куда были вынуждены бежать югославские революционеры. В этом произведении особенно примечателен образ Илии Корена, героя, близкого писателю по своему душевному складу. Ему он доверяет свои размышления, сомнения, суждения по многим вопросам и, в частности, по одному из самых для него важных — как сочетать требования революционной борьбы и фантазию художника, интерес к социально-политическим причинам явления и одновременно к их интегральной сущности, к той тайне жизни, которую способно обнаружить только искусство, только художественное ее познание. Не раз ему самому, литератору и мечтателю, приходилось оставлять перо беллетриста и браться за дело политического публициста и редактора, не раз приходилось впрямую вводить в свои художественные произведения дорогие ему общественные идеи, так как для него были закрыты другие пути их воплощения. Понимал ли он, что это нарушало художественную цельность его произведений. По всей видимости, понимал. Он шел на это сознательно, ибо главным для него, говоря словами его героя, было «по-настоящему участвовать в жизни и делать все, чтобы ее изменить, даже, я бы сказал, жертвуя собой!».
Читать дальше