Август Цесарец: Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

В первой же фразе романа указывается на время действия — 1912 год — год покушения на хорватского бана и год Первой балканской войны, породившей надежды на освобождение и у славянских народов Австро-Венгрии. Исторические события были выбраны писателем не случайно. Роман писался в начале 20-х годов, когда рабочее движение в Югославии переживало тяжелые времена. Политическая реакция, закрепленная в Конституции и «Законе о защите государства»; нерешенность социальных, национальных и культурных проблем в Королевстве сербов, хорватов и словенцев; грабительская деятельность возникающих, как грибы после дождя, капиталистических обществ и фирм; предательская политика буржуазных партий и как безысходный, отчаянный жест — индивидуальный террор. Рабочий Алия Алиягич в 1922 году стреляет в министра внутренних дел Драшковича. Хотя Коммунистическая партия не признает индивидуальный террор методом своей борьбы, она не может в то же время не отдать должного мужеству и самопожертвованию Алиягича: его похороны после казни превращаются в массовое шествие. Цесарцу было разрешено провести с Алиягичем последнюю ночь накануне казни. А так как очень часто, да, собственно, почти всегда, Цесарца — политического деятеля, Цесарца-публициста и Цесарца-художника занимали одни и те же проблемы, он исследует их с разных сторон, в разных планах, на разных уровнях. Он пишет статьи «Последняя ночь Алии» и «Характер на виселице», в которых приходит к выводу, что в сложившейся в Югославии обстановке «отдельные представители рабочего класса, не знакомые с сущностью классовой борьбы, подпали под власть искушения террора». А уже в 1923 году, то есть через год после покушения Алиягича, публикует первый отрывок из романа «Императорское королевство». Размышления писателя о терроре, о тех дискуссиях, что велись тогда в партии, находят свое художественное воплощение. Они обращают мысль писателя к прошлому родины и своему личному прошлому. А именно к 1912 году. Бесспорно, эта спаянность идеологических и эстетических задач вела Цесарца к сознательной идеологизации художественного творчества, выдвижению в нем идеологической функции, наряду с аналитико-познавательной, на первый план. Теперь, наделенный собственным опытом, опытом рабочего движения в своей стране, возмужавший Цесарец воссоздает картину хорватской действительности, предстающей в микромире тюремного двора. Спокойная констатация фактов, ставящая все действия в исторический и общественный контекст, и крик о помощи, раздавшийся поздней осенней ночью в камере следственной тюрьмы, сразу определяют тональность всего произведения и его стилевую двуплановость. Начатое на высокой эмоциональной ноте, оно сохраняет драматическое напряжение на всем своем протяжении.

Само сужение пространства романа, его жесткая огражденность тюремными стенами, те минимальные связи, которые существуют между замкнутым тюремным миром и миром внешним, призваны были подчеркнуть и усилить эмоциональное напряжение, возникающее от торжества царящего здесь насилия. Этой же цели служит и столь же жесткое временное ограничение, как в классицистической драме. Видимо, то, что Цесарец замышлял сначала написать драму, дает себя знать во многих особенностях романа. Даже биографии героев поданы почти без всякого внутреннего движения. В них, подобно драматургической ремарке, сообщены лишь чисто внешние сведения из жизни персонажей, раскрывающие их общественное положение: Юришич происходит из бедной крестьянской семьи, начальное образование, как и многие дети из этой среды, получил в монастырском приюте, из которого был исключен за слишком живой интерес к мирским делам, затем поступил в учительскую школу, но не закончил ее и накануне экзаменов на аттестат зрелости оказался в тюрьме за участие в покушении на хорватского бана; Марко Петкович — сын дворянина, владелец имения, легкомысленный политик, но добрый и сочувствующий народу человек; Франё Рашула — дитя разорившегося торговца, вся его жизнь направлена на достижение одной цели — обогащение любыми средствами. И так далее. Как в драме, три действия — три главы: от рассвета до утра, от утра до полудня, от полудня до вечера. Движение времени при этом обозначается не только физическими приметами наступающего утра, полдня и вечера, но и сопутствующим колокольным звоном, как бы сопровождающим жизнь в государстве, городе, тюрьме и определяющим ее ритм. Это придает повествованию соответствующую тональность — сначала предчувствие беды, затем ее приход. «Вся тюрьма была окутана мраком ночи, словно смертное ложе черным сукном. А сейчас бледнеет это сукно, бледнеет на солнце… В городе перезваниваются утренние колокола». «Два часа послеобеденного отдыха наступили тихо, торжественно. Кажется, время остановилось. Все пусто кругом… звонят полуденные колокола», «…во дворе резко ударил колокол, возвестивший конец дня по внутреннему тюремному распорядку». И вновь: «Как черное покрывало смертный одр, тьма укрыла двор». Открывающий или завершающий повествование колокольный звон, подобно музыкальному мотиву, проходит через все произведение и придает ему оттенок временной протяженности. Однообразному музыкальному сопровождению соответствует и столь же однообразная оценочная палитра красок, — подавляя все другие цвета, в романе господствуют два цветовых мотива: черный и желтый — цвета флага Габсбургов. Таким, например, видит город Юришич сквозь решетки тюремного окна: «…как скелеты, торчат желтые шпили кафедрального собора, их силуэты — рога черного чудовища, вонзенные в еще более страшное чудовище — небо. Черные башенные часы, как пустые глазницы ночного сторожа над городом, который ночь заключила в траурную рамку некролога».