Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского

Вспомнила, как натерпелась и намаялась, ожидая известий о той страшной сече, что была на Липеце. Тогда могла потерять и мужа, и отца, что стояли волей Божией по разные стороны бранного поля. Вспомнила, как подступил к их вотчине — Дмитрову в ту пору младший Всеволодович — Владимир с московлянами. Перепугались все в Дмитрове, но ударили в сполох, затворились в кроме и послали с вестью в Переславль. Переславцы собрали малый полк на подмогу. Владимир-то сел в Москве без воли «старшего брата», хотя еще покойный свекор завещал Москву ему, но он решил и Дмитров себе урвать у Ярослава. Пока старшие братья рядились и воевали меж собой да с новгородцами, этот как тать [40] Тать — разбойник. полез на стены дмитровского крома с дружиной и москвичами. Да получил по зубам. Сам еле остался жив, чудом уцелев от стрелы. А тут муж ее Ярослав поспел на подмогу дмитровцам, и побежал Владимир с москвичами восвояси.

Потом ненадолго, волей победителя, разлучил Феодосию отец с любимым мужем. Наказал за Новгород, за Липецкую сечу. Но тут уж Феодосия проявила свой нрав. Убедила родителя, что тот берет грех на себя, разлучая дочь с законным, Богом данным ей мужем. Да и тяжела была тогда уже первенцем. Любит она своего Ярослава, хотя и знает, что был женат до нее на другой. Та первая была половчанка. Наверно, жадная была до любовных утех. Кровь-то горячая, кочевая, а детей ему родить не смогла. Знала, что и сам князь характером непокладист, вспыльчив, горяч. Никогда не спускает обиды никому, кроме нее — Феодосии. Да еще как отца почитает старшего брата Юрия. Но во всякой брани норовит быть первым. Правда, и бит бывал часто, но умеет отступить и устоять на своем. Брату своему Юрию всегда первый помощник. А ей — жене — надежда и опора. Закрыла глаза, чтобы увидеть образ мужа, и тут всколыхнулось сердце, когда вспомнила, почти ощутила, как страстны и нежны поцелуи и ласки ее желанного… Ведь в любви родила ему сыновей. Вот и сейчас вновь понесла от него… Растут сыновья. Вырастут, поведут свои полки…

Вспомнилось, как три лета назад великий князь Юрий собрал всю Владимиро-Суздальскую и Рязанскую Русь на булгар [41] Булгары — средневековый тюркоязычный народ, образовавший свое государство в низовьях Камы и на среднем течении Волги и принявший ислам. . Волжские булгары, пользуясь слабостью русичей после Липецы, разоряли русские земли по реке Унже, сожгли даже северный русский город Устюг. Вспомнила, как она и все переславские жены с плачем провожали воев в далекий поход на Волгу. Тогда, правда, великий князь не отпустил от себя Ярослава в поход. Вместо него переславских воев повел их ближний боярин. А во главе войска поставлен был брат Юрия и Ярослава Святослав Всеволодович. Русские полки побили магометан, пожгли их грады, взяли дань. А болгарский каган дал Юрью мир, «якоже было при отце его Всеволоде». С той поры перестали булгары разорять русские погосты и села не Унже и у Городца на Волге. Но более пятидесяти переяславских кметей не вернулось из того похода — легли в далеких Поволжских землях, на Каме-реке, когда «брали копьем» [42] Брать копьем — штурмом, приступом. булгарский град Ошелье.

Не просохли слезы у жен и матерей, как на другое лето князь Юрий вновь созвал полки. Теперь уже просили помощи рязанские князья. Мордва-эрзя [43] Эрзя — финно-угорский народ, часть мордовского этноса. разоряла и грабила земли у приокских городов — Мурома, Гороховца. Мордовские князья были язычниками и народ свой держали во тьме. Православные подвижники, священники, уходившие к мордве проповедовать слово Христово, часто пропадали в их диких лесах. Их находили прибитыми к деревянным столбам, повешенными на «священных», идольских дубах. Мордовские князья водили разбойничьи рати вверх по Оке и Клязьме до Ярополча и Стародуба, избивая и уводя в полон христиан, грабя и подбивая на войну против Руси уже крещеных мурому и мещеру [44] Мещера, мурома — финно-угорские племена, жившие в эпоху Средневековья в бассейне нижнего течения Оки. . По княжескому зову из Переславля к Оке уходило большое войско. Жены и матери со слезами и тревогой прощались с мужьями и сыновьями. Федя махал тогда рукой отцу и держался за ее сарафан, а маленький Алексаша был у Феодосии на руках, когда она, утирая слезы краем одеяла, коим был укрыт младенец, все крестила со спины мужа, только что севшего в седло и верхом выехавшего со двора. А Алексаша улыбался, пускал пузыри и тянул ручки в рот, где резались первые острые зубки.