Деннис Лихэйн - Настанет день

Томас обернулся через плечо на Глисона:

— Оставьте нас, детектив.

— Есть, сэр.

Когда удаляющиеся шаги Глисона затихли в переулке, Томас взял правую руку Эдди в свою. Шрамы на костяшках, а на кончике среднего пальца впадинка, память о ножевой драке в одном переулке, еще в девятьсот третьем. Он поднес руку друга к губам и поцеловал. Крепко сжимая ее, прикоснулся к ней щекой.

— Мы свое урвали, Эдди. Правда? — Он закрыл глаза и на мгновение прикусил нижнюю губу.

Снова открыл глаза и свободной рукой опустил другу веки.

Каждый день за пять минут до поверки сержант Джордж Стривакис, несший дежурство в здании 1-го участка на Хановер-стрит, ударял в гонг, висевший за дверью, чтобы сообщить ребятам из очередной смены: пришло время заступать на пост. Девятого сентября, под вечер, он, переступая порог, увидел толпу, собравшуюся на улице. Но лишь после того, как сержант несколько раз с силой стукнул в гонг своим металлическим жезлом, до него дошло, сколько же здесь народу.

Перед ним столпилось не меньше пяти сотен человек. И люди все продолжали прибывать: стекались мужчины, женщины, уличные мальчишки. Крыши были тоже усеяны мальчишками; те, что постарше, глядели вниз холодными глазами уголовников. Сержанта поразила тишина. Шаркали подошвы, иногда позвякивали ключи или монетки, но больше — ни звука. Никто не произносил ни слова. Однако в глазах мужчин, женщин и детей жила общая целустремленность, как у уличных псов на закате перед полнолунием.

Джордж Стривакис посмотрел на тех, кто стоял впереди. Господи. Сплошь копы. В гражданском. Он снова ударил в гонг и хрипло выкрикнул:

— Полисмены, на поверку!

Вперед вышел Дэнни Коглин. Поднялся по ступенькам и резким движением отдал ему честь. Стривакис отсалютовал в ответ. Ему всегда нравился Дэнни, он давно знал, что парень слишком прямолинеен, чтобы дослужиться до капитана, однако втайне надеялся, что когда-нибудь тот станет главным инспектором, как Краули. Что-то в нем сжалось, когда он изучающе поглядел на молодого человека, который столь явно подавал большие надежды, а теперь вот-вот присоединится к мятежу.

— Не делай этого, сынок, — шепнул он.

Глаза Дэнни неотрывно смотрели куда-то за правое плечо Стривакиса.

— Сержант, — произнес он, — бостонская полиция объявляет забастовку.

И тишина взорвалась радостными ревом, в воздух полетели шляпы.

Забастовщики вошли в здание участка и спустились вниз, на склад снаряжения. По очереди подходя к стойке, забастовщики сдавали имущество, принадлежащее управлению.

Дэнни встал перед сержантом Мэлом Элленбургом, чья карьера оборвалась в годы войны из-за его немецкого происхождения. Он торчал здесь, внизу, с шестнадцатого года, став, как у них говорили, «домашним котом» — полицейским, который часто забывает, куда задевал револьвер.

Свой же револьвер Дэнни положил на стойку, и Мэл записал его в журнал. Затем Дэнни сдал номерную бляху с фуражки, ключи от служебных телефонов-автоматов и ящичка в раздевалке, карманную дубинку. Мэл записал все это и поднял глаза.

Дэнни смотрел ему в лицо.

— Тебе придется попросить, Мэл.

— О господи, Дэн.

Дэнни стиснул зубы, чтобы унять дрожание губ.

Мэл отвел глаза. Потом снова посмотрел на него, упер локоть в стойку и раскрыл ладонь перед самой грудью Дэнни.

— Пожалуйста, сдайте ваш нагрудный знак, полисмен Коглин.

Дэнни опустил значок в ладонь Мэла Элленбурга.

— Я за ним еще вернусь, — пообещал он.

Забастовщики собрались в вестибюле. По шуму толпы Дэнни заключил, что количество людей на улице удвоилось. Что-то дважды стукнуло во входную дверь, потом она распахнулась, и зашли десять мужчин. В основном — молодые, несколько — постарше, явно повидавшие войну. Судя по виду, их только что закидали фруктами и яйцами.

Их замена. Добровольцы. Штрейкбрехеры.

Дэнни придержал Кевина Макрея, показывая, что вошедшим надо дать пройти, не приставая к ним и вообще как бы их не замечая. Забастовщики расступились, и те, кто явился их заменить, поднялись по лестнице и скрылись в глубине здания.

Вопли уличной толпы бились в окна и стены, точно штормовой ветер.

А здесь, внутри, слышалось щелканье затворов в арсенальной комнате на первом этаже: раздают оружие, сданное забастовщиками, готовятся к драке.

Дэнни глубоко вздохнул и открыл дверь. Толпа не удвоилась, а утроилась, и по лицам трудно было определить, кто за них, а кто — против: все лица превратились в гротескные маски то ли ликования, то ли ярости, и крики «мы с вами, парни, мы вас любим!» мешались с «черт бы вас побрал, копы!» и рыдающими стонами: «Почему? Почему?», «Кто нас защитит?». Аплодисменты, свист, улюлюканье, летящие яйца и фрукты. Дэнни увидел грузовик, застрявший в толпе. Люди в кузове — явно штрейкбрехеры, судя по их испуганному виду. Несколько грубо сработанных плакатов. Лица итальянские и ирландские, молодые и старые. Большевики и анархисты вперемешку с бандитами из «Черной руки». Если бы дело происходило в южных районах, удивляться бы этому не приходилось, но тот факт, что они приехали сюда через весь город, вынудил Дэнни задуматься, способен ли он уверенно ответить на вопрос «кто нас защитит?».