Макс Шульц - Мы не пыль на ветру

Кинозвезда, пустенькое артистическое дарованьице, все свои роли на экране и в жизни исполнявшая с беззаветным самоотречением и за это получившая в дар от высших сановников рейха небольшую виллу, в. приступе страха и подхалимства пожертвовала расположенной поблизости католической больнице, в которой теперь находились на излечении многие бывшие узницы женского концентрационного лагеря, несколько сундуков, набитых платьями и другой одеждой. Себя она тоже предложила «для любых услуг», и ее взяли в больничную кухню. Там она помогала кухаркам и совала за пазуху все, что удавалось подцепить. Вилла ее была занята английским центром дешифрирования аэрофотоснимков. Хозяйку учтиво и корректно (о, стройных сынов Альбиона всегда отличали прекрасные манеры!) спровадили в садовый павильон, где ее изощренное искусство самоотречения покуда шло на потребу шоферам. Но даже когда эта дама в кухонном халате и кухонном же колпачке усердно чистила картошку, она умела «подать» свою фигуру и мордочку. Весь ее облик излучал одухотворенную надежду: при моей-то сексапильности какой-нибудь элегантный лейтенант (а может, и чином повыше) пожалеет бедную золушку военной годины и возьмет меня к себе в кровать, где я буду лепетать по-английски и чувствовать себя как дома…

Из великодушного дара артистки обеим девушкам, Лее и Франциске, досталось по шелковому халату. Лее — стеганый, небесно-голубой, с огромным пушистым воротником, Франциске — черный, на огненно-красной подкладке, с такими же отворотами. Кинозвезда, которой нельзя было отказать в изысканной фантазии, голубую модель нарекла «Офелией», черно-красную — «Вальпургией». Новые владелицы об этом, конечно, не подозревали. В шуршащих шелках они чувствовали себя ряжеными. Франциска, когда они оставались одни, вывернув халат, изображала кардинала. Она открывала двери почти пустого гардероба, входила и выходила из него, словом, прогуливалась, как его преосвященство по своему прекрасному дворцу на Градчанах за собором св. Витта. Надев халат на черную сторону, Франциска превращалась в подраненную галку или, используя в качестве добавочного аксессуара пояс от ночной рубашки, — в вороватую сороку. Но чтобы развеселить Лею, заставить ее от души рассмеяться, Франциске все еще недоставало сил и жизнерадостности. К концу представления ей всегда хотелось освистать свою единственную зрительницу. Боясь поддаться дурному настроению, Франциска без умолку болтала о том, сколько юбок и кофточек можно будет выкроить из верха и подкладки халата.

К Лее Фюслер пришел посетитель.

— Господин из «Каритас» [25] Одна из благотворительных церковных организаций. . Он дожидается внизу на крытой террасе. Вот и пригодилась вам эта роскошь, — объявила сестра Клементия, облачая Лею, хотя та и сопротивлялась, в голубой халат.

Лея, чуть не плача, говорила, что ни за что, ни за какие блага мира не хочет видеться с незнакомым человеком. Но сестра Клементия была женщиной решительной. И никаких церемоний с хныкающей Леей разводить не стала, одела ее, подняла с кровати, как перышко, посадила в кресло на колесах и укутала ей ноги одеялом. Когда к ней приступали с такой энергией, больная воля Леи подчинялась воле другого, более сильного человека. Сейчас она даже сказала «спасибо» сестре. Клементия запротестовала, ее сердило, что Лея готова говорить «спасибо» даже тому, кто задумал ее убить.

— Вы не должны благодарить меня за каждый шаг, Лея. Я хожу за больными не для благодарностей, а во имя господа нашего Иисуса Христа. Тот, кто требует от человека благодарности, требует и вознаграждения. Знаете, Лея, когда у нас был военный госпиталь, многие раненые, едва избавившись от страха смерти, насмешливо поглядывали на нас, сестер, а иной раз сопровождали эти взгляды совсем неподобающими речами. Но разве хоть одна из нас осмелилась ухаживать за этими (зольными хуже, чем за теми, которые осыпали нас благодарностями? Мы несем свою службу, Лея, и мы ничто перед великим служением любви. Да и разве дано нам знать, что означают насмешки и непристойности в устах больного? Некоторым, издевавшимся над нами, да так, что ржала вся палата, это заменяло переливание крови. Они не ведают, что творят… При вашем состоянии, Лея, я бы предпочла, чтоб вы называли меня не иначе как старой дурой и швыряли в меня бананами, словно злая мартышка… Вам удобно, Лея? И не холодно?

Лея молча кивнула. Но проказница Франциска уже успела ответить ее тихим и тонким голоском: «Спасибо, сестра Клементия».