Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Озариться блистающим светом… взглянуть в глаза Богу…

Вдоволь налюбовавшись на бушующую реку, я устремился в обратный путь, с трудом преодолевая неистовый натиск грозового ливня, и, добравшись в итоге до дома, с облегчением распахнул дверь в спасительный приют. Я запер грозу на улице и с благодарностью вдохнул безмятежный сухой воздух. Должно быть, я сошел с ума. Какой дурак пойдет гулять в такую жуткую ночь? Но впервые за много лет я почувствовал себя необычайно оживленным и бодрым.

К рассвету гроза начала стихать, мое сердце наконец успокоилось, и я уснул. Впервые после той зимы в Имоле мне приснилось, что я летаю. Странно, каким реальным бывает это ощущение. Я чувствовал дыхание ветра под моими крыльями. Я видел пролетающую подо мной тень моего же распростертого тела, она плыла над озерами и лугами.

Около полудня наша карета прикатила в Рильоне. Мы спустились на землю, и нас встретил капитан Гуидиччи. Он выглядел не таким дружелюбным, как в нашу первую встречу — больше года тому назад, — после того как медоточивые речи Леонардо побудили его одобрить проект Арно. Теперь наши планы рухнули. А капитан, должно быть, считал нас шарлатанами; наверняка он был уверен, что мы были виноваты во всех тех разрушениях и безумном хаосе, что породила затопленная водой равнина. С натянутым видом он показал нам разрушенные плотины, размытые рвы и затопленные фермы. Ему не пришлось упоминать о вздувшихся плавающих трупах или о мрачных солдатах, которым приходилось на наших глазах вылавливать их и оттаскивать на носилках.

Леонардо безмолвствовал. Казалось, он все еще не оправился от потрясения. Он не вымолвил ни слова с тех пор, как я сообщил ему — с момента нашего спешного выезда из Флоренции нынче утром, — что в этом наводнении погибли восемьдесят человек. Люди находились в лодках, охранявших каналы от пизанцев.

Я сказал капитану Гуидиччи то же самое, что говорил Леонардо, пока мы ехали сюда. Это не наша вина. Мы дали ясные и точные рекомендации, но их не выполнили. Капитан Гуидиччи выглядел смущенным; он не выдвинул никаких возражений. Мы спустились к реке, наши башмаки и штаны быстро пропитались вонючей жидкой грязью, и Леонардо, исследуя разрушенные каналы, бурчал себе под нос:

— Кошмар, нет даже половины расчетной глубины! Скорее всего, этот болван думал, что если он выкопает две мелкие канавы, то в сумме получит то же самое, что один глубокий канал? Такой вывод мог сделать лишь слабоумный, но…

К концу инспектирования мы еле переставляли ноги и пребывали в страшном оцепенении. Холодно простившись с капитаном, мы с Леонардо направились обсохнуть и подкрепиться в ту же самую таверну, где так радостно выпивали и закусывали прошлым летом. Владелец узнал нас и смерил сердитым взглядом. Я принялся объяснять ему, что в случившихся несчастьях нет нашей вины, но вскоре понял, что лишь попусту сотрясаю воздух. Наша вина или не наша, нам придется взять этот грех на себя. В любом случае, мне по крайней мере. Вчера гонфалоньер сообщил, что кого-то придется сделать козлом отпущения, и его уклончивые взгляды и речи подсказали, что им сделают меня.

Безутешно ковыряясь в своем фасолевом салате, Леонардо процитировал мысль Аристотеля: «Человек заслуживает хвалы или осуждения только в зависимости от того, вольно или невольно он совершил тот или иной поступок…» [46] Вольная цитата из третьей книги «Никомаховой этики» Аристотеля.

— К сожалению, — заметил я, — наш мир не так мудр, как тот великий философ.

— Вы потеряете работу, Никколо?

— Да. Как минимум на пару недель. Пока, как говорится, гроза не затихнет.

— И что вы намерены делать?

— Ну, отдохну в родовом гнездышке на природе. Масса свежего воздуха, знаете ли… проведу время с Мариеттой и детьми. А возможно, и напишу поэму; мою великую эпопею об истории Флоренции.

— Великую эпопею… за пару недель?

— В общем, говоря об истории Флоренции, я имел в виду лишь последние десять лет. Не стоит ставить слишком высокие цели.

— Не стоит? — Он задумчиво посмотрел в окно. — Да… возможно, не стоит. Но все-таки…

— Леонардо, я говорил только о себе. А что намерены делать вы?

— Ах, в данное время я… тружусь над одним проектом.

— Вы подразумеваете нечто новенькое, а не написание фрески?

— Да. Вы обещаете, Никколо, что никому не скажете?

— Конечно.

— Я собираюсь взлететь, — тихо произнес он, устремив взгляд на свои руки.