Сергей Бородин - Дмитрий Донской

Кирилл не опасался их, если его опасались. Не дав им отойти, он кинулся бежать за ними и различил: то были люди, и настиг одного.

Догнав, он толкнул убегавшего в спину так, что тот, взмахнув руками, споткнулся и упал на колени. Кирилл оседлал его, стиснул ладонями уши, подмял и покосился: далеко ль ушел другой? А другой стоял невдалеке и ворчал, покачиваясь из стороны в сторону.

Диковинно показалось Кириллу: другой-то истинно был медведь! Сидя на человеке, Кирилл смотрел на видение: медведь стоял, удивленно урча, распустив сопли. И только разглядев, что из ноздрей медведя свисает кольцо, Кирилл перевернул обомлелого супротивника и посмотрел ему в лицо.

То был молодой мужик, чуть рыжеватый. Бледный и напуганный, смотрел он смешно и жалко.

— Что ты тут деешь в лесу? А?

Мужик не откликался, помаргивая глазами.

— Язык, что ль, присох?

Мужик облизнул обмершие губы.

— Ну-ка, откликнись, а не то покончу.

Слезы по-бабьи набежали на глаза.

— Не надть, батя! Не надть, не кончай.

— Откуда идешь-то?

— С Москвы.

— А далеко ль?

— К Оке.

— А дела какие?

— Медведя кажу. Он пляшет.

— А чего лесом пошел?

— На дорогах прохожих бьют. Тут тише.

— Ан и тут попался!

— Ой, батя! Не надть, батя! Ой, батюшки!

— А чего на Оку пошел?

— Моя там жизнь. Ой, под Коломною.

— С деньгой, значит, с Москвы домой идешь?

— Ой, не надть, отпусти, батя! Дома-то семья без хлеба, без крова…

— Ан и сам не знаю: пустить аль нет?

— Ой, пусти, кровный!

— Ан право не знаю.

— Ой, кровный!

— А денег-то много?

— Ой, нет.

— А долго на Москве-то был?

— Да третий месяц.

— Ну, понимай, деньги есть. Где кошель-то?

— Ой, пусти только.

— А что ж ты безоружный в лесу-то идешь?

— А с медведем иду, так не боязно.

— Вон он стоит, не помогает.

Мужик повернул из-под Кирилла голову и посмотрел на медведя. Тот стоял на задних лапах, поплясывал, но подходить ближе опасался.

— У, окаянный!

Кирилл привстал над мужиком:

— Ну-ка, подымись!

Мужик посмотрел на Кирилла с удивлением;

— Ты чего?

— Раздумал тебя душить. Живого с собой поведу.

— Ой, не на Москву ли?

— А чего ты спужался?

— Лучше уж тут кончай.

— Вона что! Чего ж там наделал?

— Да так…

Кирилл снова слегка нажал.

— Ой, батя! Ой, пусти, скажу.

— Ну?

— Как на рядах-то вечером отплясались, пошли с Топтыгой домой, в переулочке одно дело сдеял.

— Так, так. Каково же дело?

— Да так… Мелкое…

— Ну?

— Ой, скажу, скажу. Купца приткнул. Выручку взял.

— Много?

— Да так…

— А?

— Всю выручку.

— Поделишься?

— Пусти! Поделюсь.

— Ну смотри: слово — олово.

Кирилл привстал. Мужик вылез из-под него, разогнулся и помыкнулся было бежать, но рука Кирилла перехватила ею. Кирилл стоял, а мужик опять лежал на земле.

— Вона ты какой! А я уж было поверил, хотел тебя в артель к себе взять.

— Неужли взял бы?

— Совсем было хотел, да вижу — лжив человек.

— Возьми, не покаешься.

— Ну-ка встань!

Мужик поднялся и, все еще робея, заговорил:

— В малиннике у меня… сума-то… Пойдем, что ль! Бери пополам.

— А не много ль тебе останется?

— Нет, давай пополам.

— Ну-ка, давай сперва глянем.

Они пошли к малиннику. Там в примятом логове лежали сума, железный костыль. Нашлась еда. Пересчитали богатство, выходило неплохо, хорошо торговал купец в свой последний день.

— Как же ты утек-то?

— А кто поводыря удерживать станет? Вора имают, а мы и в княжеский терем идем — песни поем.

— Ты что ж, первый раз домекнул?

— Первой. Раньше по малости баловал, ежли заглядится кто.

— И сходило?

— Раз заметили, да на медведя свалил, он, мол, озорник, а я скромник.

— Веселый ты, я вижу, человек.

— Да малость запечаловался, как ты насел.

— Опять смекаешь уйти?

Мужик задумался. Потом улыбнулся:

— Я тебе истинно, как отцу, скажу: шел и думал — дружка б мне, с кем бы по душам век жить.

— Что ж, посмотрим, каким-то сам ты дружком станешь.

— Не прогневаю.

Так они дальше шли вместе.

Конь сперва опасался зверя. Косил глазом, пофыркивал, прядал ушами. Потом обнюхался, стал терпеть. Медведь был смирен; видно, не мучили, не дразнили сызмалу, теперь ластился к человеку, норовил пригреться около.

На стоянке, когда сели поснедать, медведь, соскучившись, толкнул носом вожака под локоть. Вожак даже выронил ломоть хлеба.

— Что ты, нечистый дух?

Но медведь снова толкнул носом под локоть.