Сергей Бородин - Дмитрий Донской

С городской высоты Дмитрий увидел войско, похожее на орла, широко раскинувшего крылья. Как орлиная голова, выдвинулся пеший Сторожевой полк. Как мощное орлиное тулово, сдвинулся Большой полк. Как распростертые крылья, раскинулись полки Правой и Левой руки, а позади, словно пышный хвост, вольно стоял Запасный полк.

Взревели бесчисленные жерла ратных труб, и завыли походные варганы, и затрещали на высоких древках холстотканые стяги. И никогда Дмитрий не видел стольких полков воедино, и его охватил страх.

Закусив губу, он ехал, всматриваясь в лица ратников, в глаза воевод, стоявших впереди полков. И Дмитрий искал в них робости, сомненья, печали, хоть какого бы изъяна, чтоб тот изъян изничтожить и вместе с ним рассеять свой страх.

— Пеших мало! — пожаловался Дмитрий Боброку.

И Боброк пристально оглядел Дмитрия.

— Пешие, Дмитрий Иванович, для защиты городов надобны, а мы вперед идем.

— А хватит ли их? — кивнул он на бесчисленную рать.

— Может, счесть?

— Сочти!

Они ехали дальше. Поле тянулось, и рати стояли, не убывая, и стяги реяли над головами воинов, и перья колыхались на еловцах их шлемов.

— У Мамая небось тож сбор идет, силу считают! — сказал Дмитрий.

— Его сила уж сосчитана. А прикажешь — перечтем еще свою силу.

— Перечти — верней будет. Завтра выйдем.

— Я то ж думаю.

— Перед путем пущай вдосталь выспятся. Да посытней накорми.

— О том не думай: давно у татар перенято — наперед поесть, а потом в битву лезть.

— Тобой небось перенято — ты, князь, зорок.

— А не зорче тебя, государь. Не сомневайся. Далеко глядим, все глядим. Ничего не упустим.

Дмитрий прислушался — вещий Боброк говорил громко, будто и впрямь вещал:

— Нету изъяну, вся страна — как меч прокаленный. С Батыевых времен на огне лежала, исподволь прокалена, пригнется, а не переломится. Чистая сталь.

Дмитрий стал успокаиваться.

— А Олег-то! Господи! Не я начал, а он — окаянный! Новый Святополк!

— Хорошо говоришь, государь. Того не забудем, что он с ханом.

— Нет, не забудем!

Дмитрий смелел. Тверже смотрел вперед, едучи с Боброком впереди многих князей и воевод.

Тут, на раскрытом поле, как перед битвой, Дмитрий разделил полки промеж своих воевод.

— А ты, князь, расставил их и впрямь будто к битве! — сказал он Боброку.

— Примеряюсь, государь! Рассуди, кому над каким полком быть.

Распределив полки, Дмитрий снова проехал, глянул — надежно ль будет. И советовался с Боброком, не переставить ли кого куда.

А к Коломне подъезжали новые послы Мамая.

Они озирались на лесные дебри, на узкую струю дороги. Вот тут вскоре они пойдут позади Мамаева стремени — не отдавать дары Дмитрию, а брать все то, что недодано Москвой Орде, все дани-невыплаты, все золото, всю силу.

Мамай слал их всмотреться в Дмитриево лицо, оглядеть стены Московского Кремля, высмотреть, много ль войск на Москве, угадать, каково будет Дмитриево сопротивленье.

Мамай знал свою силу, превышающую силы Батыя, верил, что Дмитрий уступит: он расчетлив, догадлив, робок, он поймет, что противиться незачем, уступит.

На одном переходе от Коломны послов обогнали русские воины.

Мурза Таш-бек, ехавший во главе посольства, спросил:

— Дмитрий-то, ваш князь, в Москве, что ль? Либо уж на Двину сбежал?

Родивон Ржевский ответил устало:

— Государя в Москве нет.

— Где ж он?

— Отсель часов десять вашей езды. В Коломне.

— Уж не в Орду ль едет?

— А может, и в Орду.

— А все ж?

— В Коломне стоит. С войском. Вашего Мамайку встречает.

— С войском?

— Не с голыми ж руками!

И поехали дальше.

Таш-бек остановил своих.

Он смотрел на светлые бороды иных из своих спутников, на круглые голубые глаза. Меняются люди в Орде. От русских полонянок рожденные, не потомки ль они тем вон пахарям, что разделали эту поляну, посадили те вон яблони, ныне одичалые, грелись у тех вон печей, от которых остались груды глины?

И Таш-бек не твердо и не надменно, как следовало послу, спросил у своего посольства:

— Что ж делать?

— Ехать и требовать, как велел хан, — сказал ехавший в посольстве старый Джумай-бек.

Но советовал он это не от твердости, а от робости, робел возвратиться к хану, робел показать ему свою робость перед Москвой.

Таш-бек пощадил его:

— Ты поедешь обратно, Джумай-бек. Скажешь великому хану все, что слышано нами, а мы поедем дальше. Свезем Дмитрию хановы подарки, яркендские сабли и шлемы, и отдадим ему тоурменских коней под шемаханскими седлами, и припугнем его.