Иосиф Кантор - Ной. Всемирный потоп

– Что-то спину сегодня ломит, отец, – сказал Хам, глядя прямо в глаза Ною.

И еще поясницу рукой потер, хитрец, чтобы отец скорее поверил.

– Куда же ты ходил так рано с больной спиной? – ласково спросил Ной, щурясь на восходящее над оливами солнце.

– К роднику, отец, – не моргнув глазом, соврал Хам, дохнув на Ноя запахом перебродившего сока. – Родниковая вода лечит любые болезни. Так, во всяком случае, утверждает Нуша, и у меня нет причин ей не верить.

Нуша, дочь столяра Лама, полубезумная, еще не очень старая, но уже иссохшая женщина, зарабатывала на жизнь гаданиями. Считалось, что иногда ей удается прозревать будущее. Правда, предсказания ее были настолько туманны и расплывчаты, что толковать их можно было по-всякому. Эмзаре же она когда-то давно, незадолго до рождения Иафета, предсказала, что у нее родится девочка. С тех пор Эмзара отзывалась о Нушиных способностях с иронией. Если бы она сейчас услышала слова Хама, то непременно посоветовала бы ему принимать Нушины слова на веру с великой осторожностью. А потом бы увела в дом, уложила на ложе и стала бы греть в очаге камни. Горячий камень, завернутый в полотно – лучшее лекарство от болей в спине. Но болезнь Хама горячими камнями не вылечить… К сожалению.

– В твоем возрасте надо пить из своего источника, – назидательно сказал Ной, сделав ударение на предпоследнем слове. – Достойному человеку незачем бегать по чужим родникам. А еще достойному человеку следует предпочитать воду всем прочим напиткам.

– Даже молоку? – поинтересовался непутевый сын.

– Не время шутить! – оборвал его Ной. – Иди к своим братьям и приведи их ко мне. Есть очень важное дело. А ты, дочка, пока займись делами Эмзары.

Шева кивнула и скользнула в ворота.

– А куда ушла мать? – поинтересовался Хам.

Не дожидаясь ответа, он распахнул перед отцом приоткрытую Шевой створку ворот и отступил на шаг в сторону, дожидаясь, пока тот пройдет. Подобное проявление сыновней почтительности не произвело на Ноя ожидаемого действия, скорее наоборот. Ной не любил ничего чрезмерного и умел отделять притворное от непритворного.

– Убили нашего соседа Ирада, – сухо ответил он, хмуря свои густые брови. – Мать сейчас успокаивает Хоар.

– Кому понадобилось убивать Ирада? – пожал плечами Хам.

Больше он ничего не сказал. Дождался, пока Ной войдет во двор, затворил ворота и отправился на поиски братьев. Сим еще на рассвете повез зерно на мельницу и должен был вот-вот вернуться. Иафет вроде бы собирался с утра окапывать оливы.

«Удивительно, что Иафет не прибежал к месту убийства Ирада, – подумал Ной. – Неужели он не слышал плача Хоар?»

Это действительно было удивительно. Особенно с учетом того, что у Иафета был очень тонкий слух. Каждый из сыновей Ноя и Эмзары отличался от остальных каким-то особенно развитым чувством. Сим – зрением, Хам – обонянием, а Иафет – слухом. Удивительно, даже странно, что Иафет не слышал, как плакала Хоар. Если бы услышал, то непременно прибежал узнать, в чем дело, ведь сердце у Иафета доброе, отзывчивое. Странно, странно.

Но еще страннее было то равнодушие, с которым Хам принял известие об убийстве Ирада. Не собаку бродячую (хотя и ее тоже жаль) убили, а доброго соседа. Другой бы взволновался, не поверил, принялся бы расспрашивать, а Хам только и спросил вслух, кому, мол, понадобилось убивать Ирада. Даже не столько спросил, сколько выразил тоном своего голоса уверенность в том, что Ирада убивать незачем.

Но ведь, тем не менее, кто-то всадил ему нож под левую лопатку.

Несчастный Ирад.

Несчастная Хоар, носящая под сердцем сироту.

Несчастный сирота.

Несчастные люди, от которых отвернулся их Отец. Они теперь тоже сироты. Сироты обреченные на гибель. Но милость Его велика, и тот, кто хочет спастись, непременно спасется.

Собрались в главном покое, там, где трапезничали всей семьей. Ной сидел на обычном своем месте, во главе стола, а сыновья на топчане у южной стены.

Началось с клятвы. Шева принесла только что испеченную лепешку, положила на стол перед Ноем и удалилась. Сыновья положили правые ладони на лепешку и по очереди поклялись хранить тайну. Когда умолк Иафет (дети всегда говорили по старшинству, начиная с Сима), Ной положил поверх трех рук свою ладонь и сказал:

– Да будет так!

После того, как лепешка была разломлена на четыре части и съедена, можно было начинать рассказ. Ной пересказал слово в слово то, что слышал, умолчав о своих думах.