Андрей Никитин - Легенды русских тамплиеров

— Почему же происходит такая перемена? — спросил я Керуба.

— Разве это не понятно? Каждое тело, которым облекается дух, соответствует определенной среде. По мере передвижения вверх и вниз меняется облик духа, и тот же великий Лег, пролетев огромные расстояния, отделяющие его обители от нашего мира, становится маленькой искоркой, мелькнувшим на мгновение метеором…

Я вспомнил тогда звезду, шедшую с востока, которая остановилась над яслями в Вифлееме, и спросил:

— Значит, и та, вифлеемская, была Легом?

— Ты сказал, — ответил Керуб. И добавил: — Здесь тебе грозит опасность, и хорошо, что ты приобрел друга, — указал он на подлетевшего снова к нам Крылатого гения.

— Ты должен скорее уйти отсюда, — обратился тот ко мне. — Здешние обитатели хотят захватить тебя в плен, чтобы потом забавляться, как с комнатной собачкой, но ты не должен этого допускать!

Вспыхнув от обиды, я схватился за меч и тут увидел идущих ко мне темных Арлегов, чьи глаза на этот раз сверкали угрозой. Я уже хотел взмахнуть мечом, как услышал слова Керуба:

— Не лезвием, а рукоятью!

И вспомнив о силе креста, я понял его как защиту перед темными Арлегами. Словно молния ударила меня в руку, но я не выронил меч, и враги исчезли. Но Крылатый Гений торопил меня уходить, уверяя, что враги постараются лишить меня силы креста и защиты Керуба.

— Уведи меня назад! — сказал я тому, и — очнулся в лесу возле моего замка.

Вот, что произошло со мной, и о чем я должен был поведать перед своей смертью, чтобы донести до братьев-рыцарей то, что видел и слышал. Они должны знать, что не напрасно стоят они на страже против лярв, что не страшны эти животные Темных, потому что неизмеримо сильнее их люди в своем стремлении вверх, к чему ведет заключенная в их телах божественная искорка Легов».

Вот о чем рассказал мне рыцарь, который на вид был вполне здоров, но чувствовал, что наступает для него смертный час. И когда он покаялся мне в мелких прегрешениях, вольных и невольных грехах, я очистил его молитвой и приуготовил к далекому пути, который суждено пройти каждому из нас. Но он, казалось, был приуготовлен уже лучше, чем это мог сделать я, потому что еще при жизни ему было дано лицом к лицу увидеть тех, о ком мы можем только помыслить, и дух его не содрогнулся.

А затем я вернулся в свой монастырь, и утром мне сообщили, что дух рыцаря покинул этот мир.

Скоро наступит и моя очередь, и поэтому, следуя данному обещанию, я рассказываю то, что услышал на исповеди сеньора Анже де Фосса, да славится душа его в высших обителях Света!

Память не сохранила года, когда произошло это событие, однако точно известно, что незадолго до праздника Рождества Христова в обитель ордена святого Бернарда Клервоского в Плесси-о-Роз прибыл из Святой Земли монах, по его словам, давным-давно покинувший Францию. Никто из живущих его уже не помнил, но прибывший брат привел столь неоспоримые доказательства своей причастности Ордену, что никаких сомнений они не вызвали. Он привез в подарок обители землю из Гефсиманского сада, орошенную слезами молившегося там Спасителя, а вместе с тем предложение, о чем обещал сказать на совете Ордена, который просил назначить на первый день наступающего года.

В двенадцать монастырей с этим известием были посланы послушники Плесси-о-Роз с приглашением принять участие в переговорах, и к Рождеству прибыли сюда двенадцать настоятелей, три епископа и приглашенная на совет настоятельница монастыря святой Анны. Когда миновали праздники, прошедшие в благочестивых размышлениях, службах и молитвах, и наступил предназначенный день, в трапезной монастыря собрались приглашенные, хозяева и гость, которому было предоставлено первое слово.

Монах внимательно оглядел собравшихся и начал говорить о том, как был огорчен, найдя по возвращении своем некогда могущественный и богатый Орден столь бедным, малочисленным и незаметным в общественной жизни. Причины этого, конечно, лежат, в первую очередь, в бездеятельности братьев, которые замкнулись в монастырских стенах, ограничившись одними молитвами. Он указал, что еще на его памяти бернардинцы гордились древними сказаниями и легендами, которые хранились в их памяти и в архивах, но теперь, увы, в связи с развитием науки, кто может поручиться за ценность этих легенд? Они ничем не отличаются от творчества трубадуров, повествуют о духах, которых никто не видел, и о событиях, о которых нет никаких достоверных свидетельств. Нечего и говорить, что их научная ценность, — а теперь все начинает определяться наукой, — ничтожна. Если же говорить о влиянии Ордена в области общественной морали или о духовном воздействии его на мирян, то и здесь дело обстоит как нельзя более плохо, потому что вполне достаточно оказывается светских установлений…