Агустин Яньес - Перед грозой

— Это самое худшее. Никто.

— Кроме вас.

— Уходите.

— Мария! Мария! Почему все так случилось? Позвольте попрощаться с вами. Нет, мои руки не могут касаться вас. Кричите, чтобы меня забрали. Защищаться не буду.

— Я хочу видеть, как вы уйдете. Уходите.

— Вы храбрее меня. Прощайте. Я вернусь, когда уже не буду вызывать у вас жалости.

— Жалости? Ни жалости, ни удивления во мне нет, вы это уже заметили. Ну, уходите и больше не возвращайтесь.

— Вам страшно подумать, что я смогу вернуться, не скрываясь ни от кого?

— Я больше не могу стоять здесь. Сделайте одолжение, уходите.

— Хорошо. Понимаю. Прощайте, Мария.

— Уезжайте подальше, где никто не вспомнит о вас.

— Если только…

— Вы слышали меня? Ни слова больше. Прощайте.

Мужчина подчинился, стал медленно удаляться.

Женщина еще долго не закрывала окно после его ухода, вслушиваясь в ночные звуки. Колокола пробили десять. Как раз в ту минуту, когда они обменялись последними словами. Репетиция окончилась. На улицах раздавались голоса расходившихся участников хора. Отчаянно лаяли собаки. Мало-помалу восстанавливалась тишина. Женщина еще подождала. Убедившись, что все стихло, она наконец как можно плотней затворила ставни.

«Избавь их от глубин озерных и от пасти льва… пропасть да не поглотит их, да не падут они во мраке… святой Михаил, проведи их к святому свету…»

Из мрака послышался стон колоколов над селением смерти; до полудня следовали одна за другой мессы, чередуя золото пламени и канделябров, блеск облачений и солнечные лучи, смешивая черноту тканей с белизной черепов, установленных на катафалках. Черноту платьев и бледность рук и лиц. Сверкание зубов и глаз в улыбках и взглядах. Оживление на улицах — и торжественный покой в храме. В восемь — заупокойная служба, месса с тремя священниками и поминальными молитвами. Еще во мраке ночи повсюду в домах зажглись перед образом святого Христа свечи, которые будут гореть, пока не сгорят, в домашних молельнях в память усопших членов семьи. Все селение превратилось как бы в неф церкви во время погребения. То же будет и на кладбище, когда в первые часы пополудни — под небесным шатром, как и ежегодно, — братство «Благостная кончина» пройдет по тропам меж могил, вознося молитвы за усопших под непрерывный погребальный звон и пение хора мужчин и женщин, стариков и детей, возглашающих:

« Выходите, выходите, выходите, страждущие души , — святая молитва разобьет ваши узы…»

Из мрака ночи, при встречах на ранней мессе, возник и разнесся слух о том, что какой-то неизвестный вчера вечером бродил по улицам селения, что его видели, как он ходил вокруг дома дона Иносенсио Родригеса, и что примерно около одиннадцати он исчез в направлении кладбища.

— Сказки!

— Призрак?

По завершении торжественной мессы все уже уверились, что в селении появился Дамиан Лимон. Фигурой и походкой незнакомец походил на Дамиана, и бродил он по тем местам, куда должно было потянуть беглеца. Кто его видел, вряд ли мог обмануться. Было ясно, что бродит оп, преследуемый памятью о своих жертвах.

— А говорили, что он отчаянный храбрец! Чего же он прячется?

Политический начальник, известный своим бахвальством. уверял всех, что беглец не возвратится:

— Не могу же я арестовать тень. Сообщили бы мне вовремя, он бы от меня не удрал.

Изнуренная усилиями, которые ей самой представлялись невероятными, Мария с трудом выдерживала бремя тайны.

В половине четвертого траурные удары колоколов призвали на процессию, проводимую братством «Благостная кончина». Собралось все селение. Шествовали священники: их роскошные черные с золотом облачения блестели под щедрыми солнечными лучами. Сверкали высокий крест и канделябры со свечами в руках служек, открывавших процессию. Сотни голосов присоединились к стенаньям хора: « Выходите, выходите, выходите, страждущие души…» — а в ушах Марии раздавался адский настойчивый голос: «Давайте! Давайте!»

Около кладбища произошла какая-то сумятица; по толпе пронесся шепот, все более громкий, все хотели что-то разглядеть, услышать; служки остановились и, казалось, собирались обратиться в бегство; падре Рейес, сам явно встревоженный, пытался восстановить спокойствие; что-то говорил и сеньор приходский священник; а шепот ужо вылился в выкрики:

— Он там!

— Там!

— Смотрите, чтобы не удрал, не перелез через ограду!

— Схватите его!

Ворота кладбища были распахнуты — шествие замерло метрах в пяти — десяти от них, те, кто были впереди, подались назад, однако толпа словно окаменела. Послышалось раскатистое конское ржание. Овладев собой, сеньор приходский священник вышел вперед, тщетно пытаясь удержать свою племянницу Марту, да и других; однако тут яге застыл на месте, увидев Дамиана верхом, придержавшего коня в воротах.