Михаил Ишков - Коммод. Шаг в бездну

Смириться? Перестроиться? Научиться жить по — новому или попытаться добиться того же иным путем? Взять пример с Перенниса, успевшего понравиться императору? Надолго ли? Бебий был уверен, что ненадолго. Не такой уж простак Коммод, каким казался с первого взгляда.

* * *

Между тем веселье во дворце продолжилось и на следующий день. С утра на Бебия вдруг посыпались бесчисленные поздравления. Публий Витразин сразу после пробуждения поспешил к легату и с радостной улыбкой приветствовал его. Затем примчался Саотер. Сам император навестил Корнелия Лонга в его спальне, поинтересовался, что да как? Растерянный вид Бебия доставил всем истинное удовольствие. Император, едва сдерживая хохот, одобрительно похлопал его по плечу и потребовал — давай подробности. Бебий не мог взять в толк, какие именно подробности интересовали цезаря? Неужели те, которые касались его и Клиобелы? Откровенничать в этом вопросе Бебий не мог, честь не позволяла. Он так и сказал Луцию. Витразин и Саотер обиделись, начали упрекать Лонга, что, мол, тот скрытничает, не желает делиться с друзьями «вкусненьким», однако цезарь поддержал легата.

— Ладно, расскажешь во время праздника.

Или, может, цезаря и новоявленных дружков интересовало что‑то другое?

Главные торжества этого дня начались после полудня, когда в замок из столицы прибыли объявившие себя горячими поклонниками молодого цезаря сенатор Дидий Юлиан и всадник из италийской провинции, армейский центурион Песценний Нигéр.

Песценний был видный мужчина, рослый, под стать Коммоду. Нигром он был прозван за темный цвет лица, особенно шеи. Шевелюра у него была буйная, плохо поддающаяся укладке — ему даже воинский шлем приходилось натягивать на голову. Дидий Юлиан, тоже был хорош собой, лицо сытое, веселое, нос крупный. Дидий воспитывался в доме Домиции Луциллы, матери Марка Аврелия, так что с детства был вхож в семью Антонинов и единственный из близких Луция сумел сохранить с ним добрые отношения. Император называл его «дядей».

Вместе с ними в Виндобону приехал молоденький Валерий Юлиан, старший сын начальствующего над войсками Сальвия. Он был мил, явился в Паннонию в надежде добыть воинскую славу, при виде императора не мог сдержать смущения, отчего его щеки окрасились румянцем и на них проступали ямочки. Императорский спальник Клеандр, увидев его рожицу, назвал его огурчиком. Это сравнение вновь вызвало дружный хохот. Только Саотер обиделся, фыркнул как кот и отправился в свои апартаменты дуться. Цезарь лично сходил за ним — привел, обнимая за плечи, что‑то нашептывая на ухо. Управляющий еще некоторое время был мрачен, потом заинтересовался, почему Песценний и Дидий явились в ставку с голыми подбородками, ведь в Риме, напомнил управляющий походным дворцом, каждый из них был бородат. Особенно шикарная метла украшала высокого Нигра.

За двоих ответил Дидий.

— Зачем коришь нас, юноша! — воскликнул он. — Зачем стыдишь обнажением лица, ведь весь цвет сената, все умудренные сединами старики, все граждане в расцвете мужественности, даже зеленая молодежь великого города с удовольствием избавилась от этого признака учености. Тебе, Саотер, не дано испытать, насколько обременительна была эта густая растительность, противная изысканной пище, тончайшим хмелящим напиткам и радости обладания женщиной. Хвала Коммоду, теперь мы свободны! Прочь философические бороды, которыми украшал себя весь Рим! Долой изысканное тряпье — хламиды, штопаные плащи, сучковатые и корявые посохи, искусно сшитые, очень похожие на рванную обувь башмаки, которые мы были вынуждены носить, чтобы подчеркнуть верность Марку и его приверженности философии. Мы все словно выбрались из‑под душного одеяла, под которым парились и в жару и в холод. Все вмиг забросили сочинения Платона и Аристотеля, Эпикура и Зенона, Антисфена и Эпиктета 3 и толпами помчались в Цирцеи, Соррент, Путеолы, наследники славных Помпей. Какие женщины там объявились, какие прелести они обнажают перед зачарованными приверженцами Венеры!

— Ну, насчет прелестей мы здесь тоже босиком по мрамору не ходим, в чем ты, уважаемый Дидий, скоро убедишься! — с некоторой обидой и завистью в голосе заявил помрачневший Витразин.

Он вопросительно глянул на цезаря. У того лицо было каменное.

Между тем Дидий продолжал горячо делиться впечатлениями о вошедших в моду развлечениях.

— В банях вернулись в прежней моде, когда мужчины и женщины мылись совместно. Все зачитываются игривыми страницами Петрония 4 . Казалось, за сто лет о нем забыли напрочь, а ныне богатые вольноотпущенники образовали коллегию, названную Петрониевой и просят разрешение у префекта города воздвигнуть его статую на форуме. Каждый теперь старается косить под Трималхиона. Какие пиры теперь закатывают в Риме!