Иван Наживин: Евангелие от Фомы

Все, не сводя с нее глаз, слушали. Лица прояснились. Но верить еще не могли… Фома, переглянувшись с Манасией, задумчиво перебирал пальцами в бороде.

— Ты наяву бредишь, Мириам! — со слезами на глазах проговорил Симон Кифа.

— Он воскрес! — вся в слезах, вся в огне, безбрежно торжествуя, воскликнула Мириам. — Он говорил со мною… Идемте все скорее к его гробнице — там вы сами увидите все… Идемте все!

— Идем, идем!

Все трясущимися руками стали разбирать плащи и посохи.

— А ты не говори им, господин, о замыслах храмовников ничего… — тихо в сторонке сказал Фома Манасии: — Посмотри, как они ожили…

— Хорошо… — тяжело вздохнул Манасия.

— Но скорее, скорее же!.. — горела Мириам. — А-а, Манасия, и ты тут?.. А я и не заметила… Пойдем и ты с нами: он воскрес!..

— Это — чудо любви ее… — поспевая за другими, печально и тихо проговорил Манасия.

— Ах, бедная ты, бедная… — покачал головой Фома и, помолчав, вдруг живо прибавил. — Нет, а Иуда-то? Никогда я не думал, что он такой хороший человек!

Манасия с удивлением посмотрел на него.

— Да как же господин… — сказал тот. — Мы продаем совесть десять раз на дню и ничего вот, ходим, а он один раз только продал ее и удавился… Хороший был человек!.. — убежденно прибавил он…

— Но скорее же!.. — пылала Мириам. — Что вы как тащитесь?!

Возвратившись из дальних странствий по востоку, в Иерусалим снова приехал Марк Лициний Лепид со своей красавицей-женой Вероникой. Он просил Пилата познакомить его с выдающимися местными людьми. Так как пригласить храмовников в преторию было невозможно, — из боязни осквернения они ни за что не согласились бы принять участие на пиру прокуратора — то Пилат переговорил с Иродом и Ирод выразил согласие чествовать влиятельного римлянина у себя…

На одной из многочисленных террас беломраморного дворца Ирода Великого собралось довольно большое общество: тут был Ирод, пышный и накрашенный, как всегда, еще более пышная Иродиада и тонкая и гибкая, с красными, точно кровавыми устами, Саломея, прокуратор Понтий Пилат, Каиафа и несколько старейшин, Марк Лициний Лепид, высокий и красивый римлянин, который не прочь был иногда щегольнуть своими взглядами, значением и обращением, в венке из миртовой ветви в честь Афродиты, и его жена Вероника, гречанка, прелестная, но точно надломленная женщина с белокурыми волосами и голубыми, рассеянными глазами. Вечер был тихий, прелестный, и велариум был уже свернут. Между стройных белых колонн, над перистыми вершинами пальм, виднелся весь осиянный золотым сиянием вечера Иерусалим. Вдали, около ворот Яффских, четко вырисовывалась на заре башня Гиппикус, а за ней чернела лысая Голгофа и три уже покосившихся креста на ней… Неподалеку от пышного, убранного свежими розами стола, за которым возлежало общество, стояло что-то прикрытое большой, золотистого цвета шелковой пеленой…

— Какие прелестные цветы!.. — вынимая из вазы красный анемон, певучим голосом своим проговорила Вероника.

— Весной, а иногда и осенью они у нас растут везде… — прокартавила Саломея. — Я так люблю их…

— И все-таки публичные казни эти цели не достигают… — кокетничая своими государственными взглядами, сказал Ирод. — Мы думаем потушить кровью огонь мятежа, но огонь уходит внутрь и только ждет случая снова вырваться наружу и произвести еще большие опустошения… Кстати: вы слышали о новой выдумке этих смутьянов, которая взбудоражила весь Иерусалим?

— Нет… Что такое? — спросил Пилат.

— Болтают, что этот… ну, распятый галилеянин… воскрес! — не удержавшись, прыснул Ирод.

— Да что ты говоришь?! — смеясь, воскликнул Пилат.

— Да, да… — смеялся Ирод. — Во всяком случае, гробница его пуста, а его последователи снова подняли головы и баламутят народ…

— Все это шито белыми нитками. Тело казненного украдено, конечно, его учениками… — сказал Иезекиил.

— А кто говорит, храмовниками… — лукаво посмотрела на него Саломея.

— Так зачем же вы сняли так скоро охрану, которую сами же выпросили у меня?.. — сказал Пилат.

— Нельзя охранять труп всякого смутьяна целую вечность!.. — заметил Ионатан.

— А говорят, Каиафа, что и твой Манасия сыграл в этой дикой истории известную роль… — прищурив свои змеиные глаза, улыбнулась Саломея.

— Возможно… — спокойно отвечал Каиафа, поглаживая серебряные завитки своей бороды.

— А правда, что он хочет бросить все и уйти в Энгадди? — не отставала она.

— Правда…