Лишь на немецкой стороне у них открылись глаза, и они увидели, как велика была разница между обоими мирами. За месяцы и годы они узнали, что немцы смотрят на русских как на людей второго сорта, – их немецкие командиры частей и те немецкие солдаты, с которыми они имели дело, возможно были исключением. Русские наблюдательны, и они всё примечали. Они пережили перемещения фронта туда и сюда. Не было победы, не было и возвращения к семье. Пришли сомнения, надежды потускнели.
И вот появился Власов. Он обращался к ним на их языке. Он знал их нужды. Он указывал новый путь. Жизнь и борьба снова обрели какой-то смысл. Но потом о Власове ничего не стало слышно. Где он? Что он делал для них?
Правда, они получали теперь жалование, обеспечивались снабжением. Но они спрашивали о смысле! Война не может длиться вечно. Ситуация уже изменилась. Красная армия наступала по всему фронту. Партизаны звали переходить в свои ряды. От имени Сталина они обещали перебежчикам прощение. А главное, когда немцы отходили, партизаны оставались на родной земле. И это было заманчиво!
Несмотря на такое тяжелое психологическое состояние людей, боровшихся на немецкой стороне, число тех, кто в критический момент покидал воинские части, судя по данным штаба генерала восточных войск, было невелико. Это говорило о моральной стойкости добровольцев и показывало, сколь ложны были идеи Гитлера и Кейтеля. Но их решение было принято!
Когда я рассказал Власову о роковом решении Гитлера, он тотчас же заявил, что с этими наёмниками, само собой разумеется, он не хочет иметь дела. Это явный обман – называть добровольцами людей, которые лишь пушечное мясо для немцев. Русское Освободительное Движение должно отвергнуть самую идею войны против американцев, англичан и французов.
«Особую заслугу» генерала восточных войск, – с немецкой точки зрения, – то есть идею «сохранения живой силы», Власов заклеймил как позор и предательство. Русские добровольцы никогда не брали на себя обязательства служить германским интересам. Под Новгородом, под Москвой, под Харьковом и на Дону люди эти заявляли о своей готовности бороться за освобождение родины. Это было их единственной целью.
Власов сказал еще, что генерал Лукин был, к сожалению, прав. И он сам тоже вернется в лагерь военнопленных.
– И о том вашем генерале, что в университете вел откровенный разговор со мной, больше ничего не слышно, – с горечью добавил он. Мне нечего было ему ответить.
Затем Власов собрал Малышкина, Трухина, Жиленкова и Зыкова и попросил участвовать в обсуждении положения. Все они заняли иную позицию. Они говорили, что от «самоубийц» иного, в сущности, нечего было ожидать. Но эти русские люди на фронте обмануты немцами и находятся теперь в тяжелом положении. Ни при каких обстоятельствах нельзя предоставлять их своей судьбе.
– Русской Освободительной Армии не существует. Но эти несчастные – наши соотечественники, и для нас они – наша РОА, – так суммировал положение Трухин.
– Наше стремление, нашу собственную задачу отнять у нас не может даже Гитлер, – добавил Зыков.
К счастью, Власов был способен слушать чужое мнение. Он отложил свое решение.
* * *
Понятно, что приказ о переводе частей на Запад в высшей степени обеспокоил также ВПр/IV, и Гроте с Дюрксеном искали какого-либо выхода. Генерал фон Гейгендорф – командир одной из «тюркских дивизии», неоднократно посещавший лагерь Дабендорф, – пытался личными докладами в генштабе ОКВ добиться отмены или хотя бы приостановки перевода частей; его попытки были безуспешны.
Переброска «восточных батальонов» началась сразу же. Это был приказ фюрера, и он исполнялся в первую очередь. Переброска была закончена уже в январе 1944 года.
Дело облегчалось тем, что многие немецкие дивизии перевели своих добровольцев на статус «хиви» и не отдали их. Таким образом оказывалось гораздо меньше добровольцев. Полковник Герре и его штаб закрывали на это глаза и помогали всюду, где только могли.
Добровольцы всё еще не знали о причинах перевода их на Запад. Хотя начальник разведывательного отдела генерала восточных войск, Михель, распространил инструкции и разъяснения, но русские теперь отвергали всё, что бы ни говорили немцы.
На Западе, они попали в новый, может быть, лучший мир, но они чувствовали себя оторванными от родной среды и бездомными. Большинство немецких командиров и солдат во Франции или в Италии не знали почти ничего об этих русских, украинских, кавказских и туркестанских добровольцах, появлению которых предшествовала молва о их ненадежности.
Читать дальше