Григорий Мирошниченко - Юнармия

– Вот, подлая, примерзла как! Ну-ка еще! Навались!.. Навались… Пустите-ка меня в середину, ребята. Раз!..

Платформа даже не дрогнула.

– А броневик, верно, уже вовсю наворачивает, – ска­зал Васька уныло.

Мы только цыкнули на него и опять нажали изо всех сил.

– Ни черта не берет!

– Давай бревно, – сказал Порфирий. – Вставляй лом в колеса!

Андрей просунул между спицами лом, Сенька подложил под колесо бревно.

– Ну-ка еще… Раз, два, дружно!..

Мы перевели дух и опять налегли.

Колеса заскрипели.

– Ну-ка еще… Раз, два, дружно!..

Платформа пошла.

– Колеса бы ей подмазать! – закричал Васька. – Она бы тогда у нас экспрессом покатила!

– Пойдет и так, курьерским пойдет, – сказал Сенька, еле поспевая за платформой.

А платформа все прибавляла ходу, ровно постукивая на рельсах.

Мы уже бежали бегом, держась за буфера. Мороза будто бы и не было. Нам стало жарко.

– Переводи стрелку! – закричал Андрей, когда плат­форма миновала контрольный столбик.

Сенька оторвался от буфера и быстро перекинул ба­ланс стрелки.

Платформа перешла на главный путь.

– Ну, ребята, поддай ей жару! – крикнул Порфирий.

Мы отпустили платформу, а потом с разбегу догнали ее и одним толчком пустили вперед, под уклон.

Катит платформа… Выстукивают колеса… Вот уже ее не видно, только снизу доносится до нас глухой шум. Ко­леса идут с подсвистом, как будто где-то ножовкой режут сталь.

– Ну, товарищ красноармеец, – протягивая Сеньке руку, сказал Порфирий, – может, теперь доконаем «По­беду»?

– Доконаем, товарищ командир! – весело ответил Семен. – Ей с нашим булыжным экспрессом не разойтись – путь один.

Мы долго стояли и слушали гул убегающей платформы.

– А не остановится она по дороге? – тревожно спро­сил Васька.

– Нет, уже теперь ее никакими силами не удержишь. Пока на «Победу» не наскочит, до тех пор не остановится.

– А мы отсюда услышим, как они грохнутся? – опять спросил Васька.

– А мы и слушать не будем, – сказал Порфирий. – Мы домой пойдем, да еще самой окольной дорогой, чтобы нас дозоры не зацапали.

– Эх, жалко! – покачал головой Васька. – Хоть бы одни раз посмотреть, как платформа с броневиком сши­бается.

Темнело, когда мы подходили к поселку. В крайних избах зажигали огни. У тупика Порфирий кивнул нам го­ловой и исчез в воротах.

А мы побежали на вокзал разузнать, что слышно.

На перроне суетились казаки, взад и вперед бегали дроздовцы, толпились мастеровые.

– Видно, удалось, – прошептал Васька.

– Да уж не зря народу так много. Ясно, что удалось.

Мы затесались в самую гущу толпы. Какой-то молодой парень из иногородних сказал над самым моим ухом:

– Понимаешь, в щепки! Молодцы большевики!

Андрей глянул на меня. Мы перемигнулись.

Парень заметил это и оборвал разговор:

– Ты что?

– А ничего.

– То-то, ничего, – сказал парень.

Мы с Андреем юркнули в подъезд. Там на ступеньках сидели железнодорожники. Один из них, стрелочник рас­сказывал:

– Только-только «Победа» проскочила стрелку, а из­дали грохот. «Победа» полным ходом назад за стрелку. Командир высунулся и кричит: «Делай стрелку, а не то пулю в лоб!». Ну, сделали стрелку. Пошла платформа с булыжником на запасный путь, а там стоит состав, товар­няк… Ну, и наломала же она дров! Булыжник по всему пу­ти валяется, а от платформы одни щепочки. Ох и доста­лось бы «Победе», кабы она на две минуты раньше вышла. Валялась бы теперь где-нибудь под откосом, как ведро ды­рявое… Ай да ловкачи! Ай да молодцы большевики.

Три дня простояла «Победа» у нас на станции. Боялась, видно, на фронт идти, ждала подкрепления. И только ког­да пришли новые силы – пехота и кавалерия, броневик снова двинулся на фронт.

Вперед он выслал усиленный дозор – слева конный взвод и справа конный взвод.

Нагнал на него страху наш булыжный экспресс…

Больше месяца крутила вьюга, а потом как-то сразу на­чалась у нас весна. Снег почернел и опал, от земли пошел густой сизый пар. В Кубань поползли целые реки талого снега, извиваясь и нащупывая дорогу, как слепые котята. Мы уже полушубки поскидали и в марте месяце бегали по улице в одних рубашках.

Но настоящая весна пришла только с первым дождем. Над Кубанью спустились широкие и темные, как пыль, дождевые рукава. Забулькали лужи. Стало темно. Так темно, что еле-еле виднелись дома через дорогу.

Мы с Васькой стояли под навесом Кондратьевских но­меров и выжимали из своих слинявших рубах синие ручьи воды.