Александр Шмаков - Петербургский изгнанник. Книга вторая

— Как сказать тебе, — поднимая свои густые брови, проговорил Сумароков, — знаю и не знаю. Люди, приезжающие в Тобольск из Петропавловской крепости, сказывали, будто бы повелитель Ташкента и Большой Киргизской орды, сам хан Юнус, предлагая торговую связь с нами, справлялся, есть ли у нас люди, способные разрабатывать гору, открытую близ Ташкента и обильную золотом и серебром…

Появился Лука Демьянович. Сгорбившись, он мелкими шажками прошлёпал по полу и поставил на кругленький столик поднос с кофейником и китайскими расписными чашечками.

— Прикажете разлить?

— Спасибо, Демьянович, иди, — ответил Сумароков и сам налил чашечки дымящимся кофеем и одну из них подал Радищеву. Отпив несколько глотков кофе, Панкратий Платонович продолжал:

— Так вот, в сии земли Бухарии, издавна славящейся изделием драгоценных предметов, и ехал Эрик Лаксман. Смерть же прихватила несчастного внезапно. Сказывали, пока переменяли лошадей на ямской станции, с ним случился удар… Вскоре после того и уехал в свою Бухарию Апля Маметов…

Опять вошёл Лука Демьянович.

— К вам господин Шукшин.

— Проси, Демьянович, — и, обращаясь к Радищеву, добавил: — интереснейший человек, прямо Илья Муромец…

И действительно, в раскрытые двери, наклоняясь, вошёл Шукшин, человек богатырского телосложения, и, узнав в незнакомом человеке Радищева, остановился в нерешительности посредине комнаты.

— Проходи, — просто встретил его Сумароков. — Об Александре Николаевиче мы не раз с тобой беседовали, а теперь знакомься…

— Губернский регистратор Николай Шукшин, — неловко сказал тот.

— А ты без титулов, — смеясь заметил Сумароков, — слово без формуляра не скажешь…

— Радищев, — привстав с дивана, сказал Александр Николаевич и почувствовал, как в огромной руке потонула его кисть и хрустнули пальцы, крепко сжатые Шукшиным.

— Я, кажется, вас видел на похоронах…

— Да, я был вместе с Панкратием Платоновичем, — подтвердил Шукшин.

— Садись к столу, былинный человек, — всё в том же весёлом духе продолжал Сумароков. — Пей кофе да чашку не раздави, сервиз мой расстроишь, — и громче в сторону двери, крикнул: — Демьянович, ещё одну чашечку подай…

Николай Шукшин сел на предложенный Сумароковым стул и в первую минуту не знал, куда и как положить свои ручищи.

— Милейший человек, — снова в том же дружески-шутливом тоне начал Панкратий Платонович. — Горячий последователь Болотова, автор толстенного сочинения по агрономии, — и нараспев протянул: «Нужнейшия экономическия-я записи для крестьян», так что ли?

— Так, Панкратий Платонович, — сказал Шукшин.

— Интересно, очень интересно, — и глаза Радищева загорелись.

— Пытался хлебопашцам нашим сибирским дать наставления, собранные мною из разных экономических сочинений.

— Что же побудило вас к сему? — живо спросил Радищев, проникнувшись уважением к этому внешне нескладному, казавшемуся неуклюжим, человеку, над которым подшучивал Сумароков.

— Наблюдал я, что хлебопашество в большей части Сибири находится в самом наирасстроенном положении, хотя великие пространства наилучших пахотных земель здешних краёв натура одарила щедро…

Убеждённость, с какой говорил Николай Шукшин, нравилась Радищеву. Он со вниманием слушал этого, действительно интереснейшего человека.

— Ну, вот, — продолжал тот, — с крайним прискорбием взирая на таковое состояние сибирского хлебопашества и побуждаем будучи желанием видеть оное поправившимся, написал я своё сочинение…

Панкратий Платонович разыскал книгу Шукшина среди своих книг, подал её Радищеву, сказал:

— Объёмистое сочинение вышло, аж корнильевская типография не выдержала, отпечатала его книгу и закрылась повелением мудрейшей и просвещённой императрицы.

— Надеюсь, автор разрешит мне познакомиться со своим трудом? — Принимая книгу, заметил Радищев.

— За честь сочтёт и подарит, оставив на манускрипте свою былинную подпись…

— Хватит вам, Панкратий Платонович, — добродушно сказал Николай Шукшин, — обижать маленького человека…

— Нечего сказать, маленький! — подхватил живо Сумароков. — Ты Петра Великого ростом перещеголял, ботфорты его с кафтаном тебе тесны будут…

— У Панкратия Платоновича хорошее настроение, — сказал Радищев, стараясь как-то сгладить его шутки, которые могли обидеть Николая Шукшина, и обратился к нему:

— Я вас слушаю…

— Сибирские хлебопашцы, дознав самым опытом справедливость моих наставлений, узреют в скором времени на нивах своих то изобилие и богатство, коим природа награждает землепашцев…