Станислав Калиничев - Невенчанная губерния

Малочисленные рабочие дружины отдельных шахт, которые не могли оказать серьёзного сопротивления казачьим сотням, уходили на правый берег Кальмиуса. В самой Юзовке осенью 1917-го скопилось до двух тысяч вооружённых людей. Они заняли почти все общественные помещения, некоторые пришли с семьями, жили как на вокзале, голодали, и конца такому положению не предвиделось, потому что не было крепкой организующей руки.

— Мы бы с Анной тоже подались в Юзовку, — рассуждал Шурка. — Здесь того и гляди нагрянут и возьмут под микитки. Семьдесят штыков у нас в дружине, а от казачьих казарм, если верхом, полчаса ходу. Ну, один раз оборону ещё выдержим… Только в Юзовке не легче. Центральная Рада считает её своей, гетьман, как и Каледин, Советы не признаёт. Вона сколько у нас хозяев! Ещё где-то господин Кадомцев не сказал своего слова… Там, в Юзовке, наших штыков много, а порядку нету. Придёт одна крепкая рота и всем по соплям надаёт.

— А у кого сейчас есть эта крепкая рота! — сказала Анна.

— Наше счастье… — сделал вывод Сергей.

Они говорили ещё и о делах семейных, Шурка сокрушался, что давно не был на Ветке у матери.

— Ты же теперь с Худяковым часто видишься, как там наши?

— Был я у них. Таська уже читает вовсю. Школу временно закрыли, так Соня по вечерам даёт уроки. Для Стёпки. Ну, а девчонки при этом. Соня днём, считай, и не бывает дома — то в Совете, то на митингах, в село её посылали.

— Большевичкой стала, что ли?

— Не… Говорит — беспартийная. А якшается больше с эсерами.

— Жалко. Хороший она человек, — потупил взгляд Шурка, задумавшись о чём-то. И, как бы отрешаясь от своих мыслей, тряхнул чубом, скосил взгляд на брата: — Ты мне всё про Соню да про Соню. Как мать?

— Что мать?.. Она с детьми как ровня. В жмурки играет, девчонки с нею шушукаются.

— Свыклись мы, братуха. Мать у чужих людей, а мы — вроде бы так и надо.

— Куда деваться-то? Ведь звали к себе — не пошла. Дуся её забирала, тоже не понравилось. Конечно, маманя как дитё, только всё равно за руку её не уведёшь. А у Худяковых она нужна всем. От этого ей и спокойно. Я так понимаю.

Шурка посмотрел на брата долго, даже голову при этом склонил набок, вроде прицеливался или приценивался. Потом перевёл взгляд на Анну — и та вмиг вскинула брови: чего, мол, надо? А он посветлел лицом и с большим значением сказал:

— Маманя, по всему видать, скоро и нам в этом смысле… нужна будет. Нюся нынче в конторе работает, не меньше иного мужика будет приносить в получку. Не будет ей смысла с дитём сидеть.

Застеснявшись, Анна подхватилась из-за стола и начала что-то двигать на плите, потом открыла заслонку, присела на корточки и стала распушивать кочергой алый корж спёкшегося угля. На её шею, плечи, нежные выемки ключиц падали густо-красные отсветы из топки. Серёжка посмотрел в окно и увидел, что над забором, по ту сторону, скачет драная шапка — уши по ветру. Остановилась возле калитки… Во двор, разъезжаясь ногами на мокрой дорожке, вбежал паренёк. Протопал на пороге, распахнул двери и сходу:

— Казаки! К нам едут, товарищ Чапрак. Ремонтники, которые на копре работают, увидели…

— Догоняй, я буду в конторе, — сказал Шурка и вслед за подростком выскочил вон.

Только тут Сергей вспомнил, что сапоги брата стояли носками к стенке у двери, а на них, прямо на жёстких голенищах, висели чистые портянки, и шапка на вешалке лежала над шинелью. Брат выскочил из дому — как с кровати упал: повернулся — и нету. Под грустным взглядом Анны (видишь, мол, всегда так: был — и нету!) Сергей нашарил свой картуз, снял с вешалки пальтецо — «семисезонное», натянул сапоги.

— Спасибо за чай!

— Я тоже приду, — пообещала Анна.

Через несколько минут Шурка был в конторе. Туда стекались рабочие с винтовками. Большую половину своего отряда он отправил на эстакаду, остальные остались с ним в конторе. Здесь был председатель Совета Романюк, другие активисты. Люди не паниковали. Сергей видел, как напротив конторы, на эстакаде двое шахтёров деловито устанавливали на «козу» пулемёт «кольт». Тяжёлую тележку вместе с пулемётом потом удобно будет перегонять по рельсам. Другие с винтовками укрылись от ветра в приствольном здании. Дождь кончился, низовой ветер тащил холод — вот-вот сорвётся и полетит сухой снежок.

Казачьи кони шли шагом. «Орлы» — нахохлившиеся, втянувшие головы в плечи, отчего топорщились их мятые погоны — были скорее похожи на серых ворон. Растянутой вереницей подъехали они к конторе, передние остановились, вереница сжалась, словно гусеница, и замерла. Только пофыркивали лошади.