Станислав Калиничев - Невенчанная губерния

Эраст Карпович хотел сгладить спор, поговорить о погоде, послушать столичные сплетни или поделиться своим рецептом рябиновой настойки. Но Абызова это благодушие раздражало. Ухватившись за слово «суета», он воскликнул:

— Нет, это не мы, активные политики, суетны. Это вы, бирюки деревенские, благодушествуете. К сожалению, не только вы… Господи, сколько же надо бить нас, чтобы научить чему-то. Вот ведь порассуждать любим. Знаем и римскую, и греческую историю, даже верим, что hjstoria est magistra vjtae*… Говорим о спартанском воспитании, о закалке характера, а при этом до вечера не вылезаем из стёганых халатов, начинаем день с рюмочки анисовой. Мы даже историю составляем так, чтобы в ней только приятные факты…

— Ну, дорогой, зачем ты так серьёзно…

— Затем, что в политике, если идея получает развитие, то обязательно кончается кровью. Мы играли идеями свободы, жаждали революции… Но если она грянет — тебе, не кому-нибудь, а тебе лично — придётся брать в руки наган! Если придёт холоп, чтобы забрать твою землю, твой дом — стрелять надо будет тебе самому. Другой холоп за тебя не заступится. Может, потому октябристы хотят оставить всё как есть, лишь бы ничего не менять. В душе я их понимаю. Но трагедия в том, что дальше всё как есть оставаться не может. Вот почему кадеты хотят конституцию такую, чтобы тебе осталась земля, мне — акции, а рабочему — цех, пусть даже большой и светлый. Цех, а не парламент и даже не площадь для митингов. Эсеры тоже за конституцию, но совсем другого порядка. Большевики — те вообще хотят, чтобы ни у кого не было собственности. Все голые и босые и терять им нечего. Сегодня это только теории, сегодня политики высмеивают друг друга, но когда дойдёт до дела — станет не до смеха. Никто своего за так не отдаст. Будут вешать, будут стрелять… В революцию, как известно, чужими руками не воюют. В революцию даже солдат становится тем, кем он был без мундира. И воевать он будет не за твою, а за свою правду. Так что если не захочешь, чтобы к стенке поставили тебя, должен будешь сам кого-то поставить. И сам, даст Бог, из пулемётика…

— Довольно! — раздражённо сказал Эраст Карпович. — Я не хочу этого слушать. Не потому, что прячу голову под крыло. Есть и другие соображения. Теорию можно проверять только практикой, а её и у тебя нету. Пристойно ли нам тягаться с мужиками… прости меня! — в физической силе?

— Пристойно! Подумай, кто мы, дворяне, есть по своей первоначальной сути, от кого ведём свои родословные? От княжеских дружинников! Их призывали смерды для защиты и порядка. Князь сажал дружинника в какую-то весь «на кормление». И они, древнейшие профессионалы-воины, каждый на своём месте, должны были «судить и править», а при случае и казнить. За многие века мы совсем забыли свою первоначальную суть…

— Постой. Я не о том, я — о теории. Вот ты упражняешься в гимнастике, тренируешь, как вижу, борцовские приёмы. Это же как в цирке… А у нас есть мужик, который ничего этого не учил, но если вам когда-нибудь придётся сойтись — уложит тебя на обе лопатки. Как ребёнка. Не ведая, что есть теория!

— Сам ты остался большим ребёнком, Эраст.

— Вот и вся цена твоим теориям.

— Не говори глупостей: тёмный, не тренированный мужик…

— Но я серьёзно! Иван Иванович Чапрак, наш молодой кузнец…

— Как можно догадаться, он гнёт подковы голыми руками, а из кочерёг узлы вяжет.

— Представь себе…

Оба устали от путаного и такого неуместного спора. Действительно, давние друзья, много лет не виделись… Перед встречей каждый представлял себе, сколь интересным и полезным станет собеседником, сколько нового, накопившегося в житейских передрягах, поведает другу. А вот встретились, заговорили — и всё не о том. Что одному казалось большим и значительным — другой встречал или шуткой, или просто не понимал. И тогда Василий Николаевич решил переключить внимание друга на что-то иное, не очень серьёзное. Прерывая затянувшуюся неловкую паузу, он сказал:

— Гм… Ты меня заинтриговал. Нельзя ли на твоего Вакулу взглянуть? Пошли кого-нибудь из дворовых, чтобы покликали его. Эраст Карпович поспешно, пожалуй, слишком поспешно поддержал эту затею и тут же отдал необходимые распоряжения. Однако кучер, рябой мужик лет тридцати, посланный в Заречье, вернулся один. Разводя руками, он доложил:

— Кузнец сказал, что дюже занятой. Заказ выполняет. У него полон горн железа накидано. Ввечеру, сказывал, прийтить может.

— Вот тебе и вся политика! — хохотнул Абызов. — Мужику недосуг!